Однако вернемся к событиям того злосчастного дня, – продолжила графиня. – Итак, после хорошей выволочки, устроенной жене, его светлость вскочил на коня и спешно отбыл со свитой в Дижон. Визит его, по счастью, предполагал быть продолжительным. Мне же прежде всех дел надлежало скрыть следы супружеского внимания, прибегнув к помощи одной из моих камеристок, не знающей себе равных по части свинцовых примочек, меловых белил и румян. Вскоре с этим удалось справиться, и мы с детьми, проводив последних гостей, отправились на прогулку. Свежий воздух разбудил наш аппетит, и по возвращении я распорядилась, чтоб нам подали обед раньше обычного и в малых покоях, дабы избежать встречи с кузеном Анри, господином Вийоном или де Клержи. Возможно, то был пошуз из разных сортов рыбы, который так искусно приготовлял мэтр Мартен, а также сыр с медом и миндалем. После обеда няня увела детей в их комнаты. Я же решила, не откладывая, поделиться с фра Микеле своими наблюдениями о подозрительных сапогах господина Вийона и направилась в библиотеку. Там, по обыкновению, он находился все светлое время суток, уходя лишь на закате перед вечерней. Сидя за столом у раскрытого окна, он трудился над составлением Помарского часослова, ибо в замке не было отдельного скриптория, как в монастырях. Я, не раз наблюдавшая за его работой, искренне восхищалась его умением и талантом. Как искусно он использовал все эти мудреные инструменты – правильцы для графления строк, рожки с чернилами, самые разные перья, острый нож, чтоб их чинить, кисти, а также пемзу для шлифовки пергамента.
Возможно, вам стоит напомнить, что работу над драгоценным часословом начал еще ваш прадед, отец моего мужа. До его кончины прежние скрипторы, сменяя один другого, успели закончить лишь первую часть книги, содержащую псалмы, молитвы, песнопения и прочие тексты суточного богослужебного круга, и их работа заняла преизрядно времени. Потом за дело взялся мой муж и призвал в Помар нового скриптора, брата Микеле. Увидев однажды при дворе часослов, сделанный по заказу герцога Беррийского, супруг пожелал, чтоб во вторую часть его книги были включены тексты из медицинских, астрологических трактатов, а также семейные хроники. Точное жизнеписание семьи Помар де Рабюсси: все рождения и крестины, обручения и свадьбы, поединки и войны, болезни и похороны. Не забудьте и об иллюминациях, которые вы, листая ныне часослов, так любите рассматривать. Все выглядит просто, когда имеешь дело с законченной работой.
Встретив меня приветливой улыбкой, фра Микеле тотчас вернулся к событиям, случившимся накануне.
– Увы, предмет нашей беседы будет не из приятных, – сказал он и достал со шкапа неизвестный мне доселе «Трактат о ядах». – Этот ученый труд, миледи, содержит наиболее полный список всех ядовитых веществ, когда-либо созданных алхимиками. Я ознакомился с ним, и для меня многое прояснилось. Взгляните сюда. – Он раскрыл заложенную закладкой страницу. – Здесь под литерой «К» приведено название одного нового яда, характерным признаком действия которого являются мгновенно седеющие волосы…
– Кантарелла, – прочла я и немало удивилась. – По-итальянски это означает «заставляющая петь»? Однако какое странное название!
– Согласен с вами, – подтвердил монах. – Но это странное название тотчас пробудило мои воспоминания. Помните, миледи, я уже упоминал одного еврея-алхимика из Умбрии? Именно от него я впервые услыхал об этом поистине дьявольском изобретении. При мне он похвалялся, что такого яда никогда прежде не существовало. Ибо кантарелла способна убивать как мгновенно, так и через день, или месяц, или даже через год. Смотря по дозе. И когда несчастная жертва думает, что наслаждается кушаньями и вином, она на самом деле уже мертва. Хитрый алхимик не пожелал открыть мне состав яда. Но теперь, полагаясь на трактат, можно заключить, что основу его составляют внутренности черной свиньи, которые, извлекая из нее in vivo [47] , оставляют гнить, а затем высушивают перегнившую массу.
– О! Пресвятая Богородица! – воскликнула я. – Какие мерзости способен творить человек!
– Это так, госпожа. Но все же для нас важно другое. Кантарелла, и название его служит тому подтверждением, – это яд, изготовленный в итальянских землях, где-то в Умбрии, возможно, в Тоскане или Генуе. Не оттуда ли прибыл и тот, кто привез его в замок, а затем подсыпал в кувшин с пассетом?
– Ах! Боже мой! – в страхе вскричала я, ибо вчера, слагая мадригалы в мою честь, господин Вийон обмолвился, как еще совсем недавно стоял на мосту Rialto в Венеции и пел гимн всем влюбленным.
И я не медля рассказала брату Микеле о сапогах, что были на поэте.
– Не обмолвился ли господин поэт, кто сделал ему такой подарок? – спросил монах.
Я покачала головой. Разговор наш продлился еще довольно времени, мы строили предположения, терялись в догадках. По какой причине или по чьему наущению странствующий поэт замыслил убийство моего мужа? В конце концов мы условились не сообщать о наших подозрениях никому, пока дело не прояснится, учитывая, что поэт Вийон – гость его светлости.
– Что ж, будем наблюдать и слушать, – согласилась я, признав правоту брата Микеле.
А он благоразумно сменил тему беседы:
– Нынче нарочный привез письмо из Брюгге. Мне надобно поторопиться и закончить работу к приезду иллюминаторов. Труд этих братьев-художников ценится весьма высоко, будет неразумно заставлять их ждать. Сорок пергаментов в часослове, как мы и условились, оставлены девственно чистыми и ждут, когда их покроют чудесные рисунки и узоры. Хорошо бы напомнить его светлости об этом – что он желал бы выбрать в качестве сюжетов?
– Сколько мне помнится, из тех сорока десять пергаментов граф предполагал оставить для жизнеописания следующего хозяина Помара, – с улыбкой ответила я. – Пока Роллан мал и удостоился всего одной записи, в которой вы так чудесно описали его крестины. Ваш слог выше всяких похвал.
– В таком случае мне следует торопиться, – сказал брат Микеле, – и я покорно прошу вернуть мне часослов, чтобы продолжить работу.
– Помилуйте, разве он не у вас? – удивилась я, так как твердо помнила, что после чтения книги распорядилась тотчас отнести ее обратно в библиотеку.
– Сожалею, мадам, но уже два дня я его не видел, – заверил меня монах.
И мы оба, немало озадаченные, принялись искать часослов, сначала в библиотеке, затем, призвав слуг, устроили дотошные поиски в моих покоях, после чего переместились в комнаты к детям, а заодно опросили всех, кто только мог его видеть.
Но, увы, драгоценной книги нигде не было – она загадочным образом исчезла…
Москва. Наши дни
…Перед ним на столе лежала книга, вернее, даже in folio, потому как ни под один стандартный книжный размер она не подходила, примерно сантиметров пятьдесят в длину и тридцать в ширину.
Прошла секунда, две, три, а Поленов все молчал, не в силах ничего сказать, в немом благоговении склонившись над драгоценным манускриптом. Ольга тоже молчала. Из включенного на кухне радио донесся знакомый мотив песни: