Не обращая внимание на это печальное сообщение, Григорий закричал в рацию:
— Афина! Любимая! Если ты меня слышишь, постарайся где-нибудь спрятаться! Сейчас я приду за тобой!
Григорий отменил взлет — всё равно парсер не допустил бы запуска двигателей при негерметичном корпусе — и, отстегнув фиксирующие ремни пилота, со всех ног бросился в корму.
«Эх, надо было сматываться отсюда вместе со всеми», — промелькнуло у него в голове.
Инопланетянин выстрелил еще трижды.
Григорий уже не видел этого. Но знал, что означает это адское шипение.
Григорий Болотов не считал себя храбрецом. И когда его отец-генерал после возвращения Григория со срочной службы предложил ему всерьез вступить на военную стезю, он с негодованием отверг это предложение как нелепое. «Я настоящий трус, папа! Тут не о чем говорить!» — кричал Григорий отцу, глухо ворчащему про семейные традиции.
Никаким особенным трусом он, конечно, не был. Просто очень уж любил математику и тишину кабинета. Но вот когда синий инопланетянин начал жечь обшивку его драгоценного «Эйлера», Григорий вдруг почувствовал, что питает к чужаку настоящую ненависть полноценного бойца-десантника и готов голыми руками оторвать нахалу его синюю башку. Надо же, какая скотина! Да знает ли он, этот синий, сколько «Эйлер» стоит? И вообще, в каких это инопланетных законах написано, что можно ломиться в чужой звездолет?! Пугать чужих жен?!
В общем, кровь Григория бурлила от адреналина. И если бы отец-генерал увидел в эти минуты своего сына, он бы не сдержал улыбки законной гордости…
На крыльях новообретенной воинственности Григорий влетел в грузовой отсек, озаренный тревожным мерцанием аварийных ламп.
Он сразу же приметил Афину.
Та вжалась в противоположный Григорию угол просторного ангара, плотно заставленный контейнерами и кварцитовыми аквариумами с аридотевтидами (Григорию не верилось, что они ловили их всего-навсего перед этим рассветом. Казалось — трое суток назад!)
В руках у Афины был красный топор с пожарного стенда.
Лицо ее, мокрое от пота, было одновременно и свирепым, и прекрасным особой неолитической красотой.
— Если тебя такую сфотографировать, получится неплохая проба для плаката «Не зовите Русь к топору», — пошутил Григорий.
Однако Афине было не до шуток.
— Тише! — Отрывисто бросила она. — Он уже ломится сюда!
Григорий кивнул, лихорадочно озираясь: где же этот чертов гранатомет?!
Оказалось, оружие находилось в одном шаге от него. Григорий — как будто полжизни только тем и занимался — с легкостью отбросил защелки, открыл крышку и вытащил тяжеленную трубу на свет божий.
— Сим победиши! — Провозгласил он, потрясая добытым.
При виде гранатомета Афина приободрилась. Она отставила топор и принялась приглаживать взъерошенные волосы — пряди-синусоиды летели в разные стороны, словно змеи на голове мифологической Медузы Горгоны…
Стоило Афине закончить с прической, как легкая дюралевая переборка, служащая правой стеной транспортного отсека, была пробита кирасой инопланетянина.
Вслед за тараном в отсек проникли три конечности.
Они взмыли к потолку и обвили балки поперечного набора.
Вжжж-ик — и инопланетянин, ловко подтянувшись, влетел внутрь, а еще через мгновение он с неожиданной грацией приземлился на палубу в центре транспортного отсека.
— Твою ж мать! — Впечатлился Григорий.
Гранатомет в его руках сейчас был не опаснее дубины. Потому что миролюбивый математик совершенно не представлял себе как заставить эту запечатанную с двух сторон трубу изрыгнуть смерть в непрошеного гостя.
Увы, времени учиться не было.
Ягну вскинул оба своих бластера.
Жерло одного нацелилось на Афину. Другого — на Григория.
— Гришенька, прощай, — вздохнула Афина. — Хотя за мною много ухаживали, в моей жизни был только один мужчина. И это ты.
Григорий как раз думал, что бы ей такого, с оттенком высшей нежности и надежды ответить, когда во внезапно наступившей мертвенной тишине прозвучали… русские слова!
— Это… Мои… Отцы… Мои… Отцы… Здесь…
Слова были произнесены невероятным для человека тембром, с недоумочными интонациями синтезирующей голос кибернетической системы.
— Парсер, что ли, с ума сошел? — Пробормотал Григорий.
— Это он, — Афина глазами указала на синего инопланетянина. — Он говорит.
Григорий тотчас принял на себя роль переговорщика.
— Какие отцы? Какие отцы, друг? — Громко и отчетливо спросил он.
— Вот… Мои… Отцы… — сказал инопланетянин.
С этими словами он протянул две конечности и обвил ими аквариумы с аридотевтидами.
— Они… Уходить… С… Я… — прокомментировал он свои дальнейшие действия.
А действия были эксцентричными.
Он спрятал оба бластера в ниши, открывшиеся в панцире под его синим брюхом.
Затем всеми четырьмя свободными конечностями инопланетянин принялся, демонстрируя изумительную ловкость и сноровку, освобождать аквариумы с аридотевтидами от креплений «Эйлера» и собирать их в два просторных поддона из-под аэротранспортабельных контейнеров.
В итоге он стал похож на повара с двумя подносами.
Однако ноша оказалась непосильна даже для такого молодчика.
Ему пришлось плавно опустить брюхо на палубу и продолжить перемещаться ползком, отталкиваясь от пола тремя ходильными конечностями.
— Кажется, я начинаю понимать смысл простонародного выражения «пердячим паром», — вполголоса сказал Григорий.
— Неужели он вот так возьмет и уйдет? — Растерянно спросила Афина. — И ничего нам больше не скажет?
— Я, откровенно признаюсь, не заплачу, если он возьмет — и так вот уйдет, — сказал Григорий, с тревогой наблюдая за пятящимся к пролому гостем.
Чтобы не злить ползуна, а то вдруг передумает, Григорий застыл истуканом. Вышло настолько естественно, что ему на макушку села бабочка, расцветкой похожая на вечернюю газету.
Григорий не знал, что это и был тот самый перевязанный парусник, которого Афина якобы собиралась ловить для коллекции профессора Христианского…
Тем временем инопланетный пилот зацепился болтающимися черными шлангами бластеров за разорванные двутавровые балки и… забуксовал!
Чтобы освободиться, ему пришлось выставить поддоны с аквариумами в проход и развернуться на сто восемьдесят градусов. Впервые за всё время инопланетянин показал им спину!
Григорий, имевший возможность наконец краем глаза прочесть инструкцию на казеннике гранатомета, медленно и нерешительно поднял оружие к груди.