— Парень пишет, что я обезьяна? — спросил Пак.
— Пишет.
— Лучшая в мире?
— Лучшая.
— Когда он забудет написать про обезьяну, — хмыкнул Пак, — я не огорчусь. Третий раз подряд… Что еще?
— Ничего особенного. Служит…
Нервничает, подумал Пак, знавший старика как облупленного. Все еще нервничает. Мимика, голос, жесты… Остаточные явления. Он был прав: Луций беспокоился, но рабыни не имели к его беспокойству никакого отношения.
— Ты рассказывай, — подбодрил друга карлик. — Язык проглотил?
— Про кнуты пишет. Таскает шамберьер как талисман. Ну, не таскает — хранит у интенданта. Иногда берет, вспоминает меня…
— Славный парень, — сказал Пак.
— Славный…
Луций Тумидус сделал большой глоток. Ему хотелось напиться. Вдрызг, вдрабадан, до поросячьего визга. Никогда раньше внук не писал ему про кнуты. Никогда — в таком сентиментальном, нарочитом, неестественном тоне. Старик боялся признаться самому себе, но ему казалось, что в их переписку с внуком вмешался чужак.
Что Марк — в беде.
Я смешон, подумал старый клоун. Седой паяц с дурацкими предчувствиями.