– У меня вечером в палате будет аттракцион, – сказала Маруся. – Для его участия нужны творческие люди.
– Может быть, актрисы? – поинтересовалась актриса.
– Ну, что ж, может, и актрисы.
– Что мне нужно делать?
– Кто там у нас с завязанными глазами?
– Фемида.
– Точно. Нужно изображать Фемиду. – Маруся как будто оценивающе окинула взглядом ее фигуру. – Не знаю, справитесь?
– Я? – оскорбилась актриса. – Мне и не такие роли предлагали. Я даже Гамлета репетировала.
Разговор происходил за обедом. Это был первый день, когда Маруся решила есть в столовой.
Все обитатели Марусиного этажа сидели за общим столом, словно члены одной многочисленной семьи. Без детей. Без животных. Без самого уважаемого родственника. Поэтому на семью они были похожи довольно условно.
Их обслуживала худенькая русая женщина неопределенных лет в желтом переднике. Она же и готовила еду. Считалось, что раньше она была поваром в Госдуме.
На обед были спагетти a la marinara.
Маруся села рядом с Наташей в платочке. Собственно, ради нее она и отказалась от обеда в своей комнате.
Маруся очень трогательно ухаживала за Наташей. Пододвигала ей перец, подливала в стакан San Pelegrino. Наташа Марусю не замечала, смотрела точно в тарелку, но перец брала и воду пила маленькими, равнодушными глотками.
– Хорошая погода сегодня, – произнесла молодая девушка с длинными волосами, убранными в высокий хвост, не намного старше Маруси, аккуратно вытирая рот льняной салфеткой.
– Да. Солнышко, – подхватила писательница.
– И ни одного облака на небе. Прелесть, – произнесла актриса, держа стакан с водой так, словно это был бокал вина и она говорила тост.
– А из вас кто-нибудь на улице был? – поинтересовалась Маруся.
Писательница недоуменно посмотрела на Марусю. Улыбнулась девушке с длинными волосами.
– Мы гуляем после обеда, – объяснила актриса. – И тебе тоже стоит поговорить с врачом о разрешении выходить на улицу… Тебя будет сопровождать медсестра, и ты сможешь обсудить с ней, например, прогнозы.
– Давайте не будем за обедом! – укоризненно перебила актрису девушка с длинными волосами.
Актриса виновато заулыбалась.
– Повар превзошла саму себя, не находите? – спросила писательница, отправляя в рот вилку с намотанными на нее спагетти.
– Подумаешь, – зевнула Маруся, – я и получше ела.
– Это где? – спросила женщина с черными волосами и прямой, очень ровно обрезанной челкой. У нее единственной в ушах были сережки.
Все остальные на нее зашикали и посмотрели многозначительным взглядом. Как будто та сказала бестактность.
Маруся решила перенести аттракцион с вечера на время после отбоя.
Самое сложное было найти фонарик.
Ей даже пришлось согласиться поболтать с Константином Сергеевичем.
Она называла себя Олей, говорила, что хочет готовиться к новой жизни, и соглашалась со всем, что ей говорил про нее доктор.
– Я сегодня доволен тобой,– сказал Константин Сергеевич, – видимо, лечение было выбрано правильно.
– Вы про капельницы?
– В основном да.
– Действительно, я чувствую себя намного лучше. Только знаете что…
– Что, Оленька?
Иногда, засыпая, я думаю, а вдруг ночью отключат свет? Я проснусь, а кругом будет темно? Меня так это мучает…
– Если отключат свет, сразу сработает запасная система. Ты не должна этого бояться. Скажи, было что-то подобное, что ты не можешь забыть?
– Нет. Просто, я думаю, вот если бы у меня был фонарик, я бы знала, что могу включить его в любую минуту.
– Фонарик? Я передам тебе его прямо сегодня.
– Спасибо, Константин Сергеевич, – улыбнулась Маруся. Радостно.
– А ты пообещаешь мне одну вещь.
– Какую?
– Когда этот страх пройдет, ты расскажешь мне, откуда он взялся.
– Хорошо, Константин Сергеевич. Я пошла?
Главное, чтобы не подвела Наташа в платочке. Маруся потратила на нее целый день. Она была центральным звеном «комнаты страха».
После отбоя, когда весь этаж уже спал, Маруся зашла за актрисой.
Она лежала в постели, читая книжку.
– Пора, – сказала Маруся.
– Может, завтра? – потянулась актриса в постели.
– Боитесь, не справитесь с ролью Фемиды? – участливо спросила Маруся.
– Я? – возмутилась актриса и встала. Перед дверью в свою комнату Маруся завязала актрисе глаза платком.
– А руки как держать? – спросила актриса, входя в образ.
– Произвольно. Я буду вас вести. Вы молчите. Вы проходите испытания.
Маруся открыла дверь. В комнате было темно. Она повернула актрису вокруг себя несколько раз, актриса, качнувшись, остановилась. Вытянула вперед руку. Маруся взяла ее за руку, подвела к табуретке. Заставила встать на табуретку, слезть, снова крутанула вокруг себя.
– Ш-ш-ш, – прошептала Маруся актрисе в ухо.
Та отшатнулась, но послушно молчала.
Маруся стояла перед ней, держа платок перед лицом актрисы. Делая неуверенный шаг, актриса дотрагивалась рукой до платка. Отодвигала его, делая еще шаг, снова путалась в платке.
– Ты где? – проговорила актриса.
– Ш-ш-ш, – шипела Маруся.
– Ты здесь? – Актриса начала нервничать.
– Ш-ш-ш.
Наконец она стала делать то, что Маруся уже давно ждала: снимать повязку. Причем Маруся даже в темноте чувствовала, что руки ее дрожат.
Маруся зажгла фонарик в ту секунду, когда повязка с глаз актрисы упала.
Одновременно включилось радио. На всю громкость.
Маруся мигала фонариком, держа его точно под лицом девушки в платке. Только в этот раз она была без платка. Она была абсолютно лысой. Узнать ее было невозможно.
Маруся часто мигала фонариком под ее неподвижным лысым черепом, радио пело, актриса орала.
Девушка была невозмутима, только свет фонаря бросал на ее лицо замысловатые тени.
В эту ночь дежурил Константин Сергеевич. Он ворвался в палату, когда актриса еще кричала. Она кричала, когда он пытался ее увести, она кричала, когда прибежали санитары и вынесли ее на руках.
Она замолчала после укола.