Егорка Жигулин бросился к одной из повозок, скинул отяжелевшую от снега рогожу. Из-под тюков с припасами вытащил охапку пакли. Опричники подбегали, вырывали клоки. Обматывали паклей сучья и совали их в костры.
Вскоре черные, страшные всадники помчались к деревне, колотя копытами снег.
— Гойда! Гойда!
— Смерть царевым врагам!
Отряды опричников — полторы тысячи грозных царских слуг на конях — растеклись по округе, со свистом и гиканьем врываясь в обомлевшие от ужаса деревни и села.
Соломенные крыши вспыхивали одна за другой. Снег на них шипел и плавился. Занимались бревенчатые стены. Поднимался треск, валил дым, летели искры, раздавались крики людей и рев скотины.
Опричники крутились на конях возле домов. Любого, кто выскакивал, спасаясь от огня, на месте рубили саблями и топтали лошадьми.
Основное войско спешно собиралось, подтягивалось, готовилось к выступлению. Царь в сопровождении Малюты, Грязного и Богдана Бельского выехал перед своими людьми.
— Братия! — выкрикнул царь, привстав на стременах. — Исполним же волю Божью усердно, как встарь ее исполняли честные люди!
— Исполним! — ухнул над лесом возглас тысяч глоток.
Громкое карканье вторило им сверху. Темными крестами вороны чертили небо.
Глаза царя, красные после бессонной ночи, лихорадочно блестели.
— Вспомним, что говорит в своей книге Исус Навин о грехе Ахана из колена Иудина! Встали иудеи под стены иерихонские. Господь сказал им: город под заклятием, берегитесь, чтобы самим не подвергнуться, если возьмете что-нибудь из заклятого! Не наведите беды на стан сыновей Израилевых! Сказал Господь: все серебро и золото, сосуды медные и железные да будут святынею Ему! Но сыны Израилевы преступили. Ахан, сын Хармия, взял из заклятого. И случилось великое поражение Израилю. Побили их люди Гайские, едва не истребили всех. Исус Навин упал, разодрал одежды свои, вопрошая: почему, Господи?!
Иван, увлекшись собственной речью, воздел руки и запрокинул голову к серому небу. Конь под ним стоял, не шелохнувшись, лишь подрагивали острые уши.
Воинство, восседая на конях, смиренно внимало. Некоторые тоже взглянули вверх, но ничего, кроме кружащих беспокойных ворон, не углядели.
— Получил ответ Исус! Был ему знак! — пылко воскликнул Иван. — Сказал ему Господь: встань, для чего упал на свое лицо? Согрешил Израиль, и преступили они завет Мой. Взяли из заклятого и украли, утаили, положили между своими вещами. За то сыны Израилевы не могли устоять перед врагами. Не буду более с вами, если не истребите из среды вашей заклятого! Истребите его!
Услышав знакомый призыв, опричники принялись ухмыляться и перемигиваться.
Иван, охваченный жаром, звенел голосом, будто колокол:
— Ахан испугался, признался, что это он согрешил и взял. Сказал: спрятано в земле среди шатра моего, и серебро под ним. Исус послал людей, и нашли они спрятанное. Тогда взяли Ахана, и серебро, одежду, золото взяли, и сыновей с дочерьми его схватили, и волов с ослами да овцами, и шатер, и все, что было у него, забрали. Сказал ему Исус Навин — за то, что ты навел на нас беду, Господь в день сей наводит беду на тебя! И побили все израильтяне Ахана камнями, и сожгли все взятое у него огнем. Смешали их прах с пеплом от истребленных вещей и наметали сверху груду камней!
Иван перевел дух. Лоб его, несмотря на мороз, взмок под шапкой.
— Нечестивая Тверь перед вами! — крикнул царь. — Полная изменников и врагов! Собаки литовские, в плен взятые, живут среди тверских припеваючи, ни в чем горя не ведают. Да из русских найдется немало, кто породнился с поганцами этими! А за монастырскими стенами попрятались окаянные чернецы, взявшие не им надлежащее, но православному государю! Хитрят, выжидают — выгоды ищут не в своей земле, а средь латинян еретичных!
Войско зашумело:
— Веди нас, государь!
— Нет пощады таким!
— Смерть собакам!
— Разорить гадючьи гнезда!
— В землю втопчем!
— Дай исполнить волю твою, государь!
Раздалось конское ржание. Застоявшиеся вороные в нетерпении грызли удила, вставали на дыбы.
Сжимая поводья, Иван проехался перед войском, вглядываясь в лица. Остановился и медленно поднял руку. Замер, будто в раздумье. Махнул в сторону Твери и, скривив губы, обронил лишь одно слово:
— Обладайте!
Опричники восторженно взревели:
— Гойда!
Во главе с самим царем войско тронулось к неширокой, промерзшей до дна речке Тьмаке.
Подрагивали в воздухе острия пик. Клубился пар от дыхания лошадей и людей.
Красавец Тимоха Багаев покосился на государя. Разгладил усы, набрал в широкую грудь сухого морозного воздуха и загорланил, не жалея голоса:
— Хороша наша деревня, только улица грязна!
Опричники с готовностью подхватили грубыми голосами:
— Хо-хо! Охо-хо! Только улица грязна!
Заметив на себе благосклонный взгляд царя, Тимофей приосанился и молодцевато продолжил:
— Хороши наши ребята, только славушка худа!
— Хо-хо, охо-хо! Только славушка худа! — согласился с запевалой опричный хор.
Над растянутым на несколько верст войском колыхалась разудалая, ничего доброго не обещавшая песня.
Называют их ворами, все разбойничками!
А мы не воры, молодцы, не разбойнички,
Мы удалые ребята, рыболовнички.
Уж мы рыбушку ловили по сухим бережкам,
По сухим бережкам, по амбарам, по клетям
Мы поймали осетра, да у дядюшки Петра!
Как хорош этот осетр!
Только бородой трясет!
Длинная черная змея извивалась, тянулась вдоль берега. По обеим сторонам от ползущей на Тверь беды рыскали тут и там, словно волчьи стаи, отряды всадников с факелами.
Полыхали деревни, желто-розовым заревом украсилось холодное небо.
Один из летящих по тверской земле отрядов возглавлял усатый немец — тот самый, что наведывался к государю ночью в шатер. Генрих фон Штаден, по кличке Генка Жаден, азартно выкрикивал боевой опричный клич и мчался через заснеженное поле к перелеску. За сплетением голых ветвей виднелись золоченые кресты.. Верный признак богатого села — своя церковь. Да еще с колокольней.
«Жечь просто так… Глупость какая!» — вцепившись в поводья, Генрих оглянулся. Чуть позади мчался верный слуга Тешата, круглолицый малый с короткой бородой и огромными кулаками. В руке Тешаты трепыхал огнем факел, вытягивая рваные языки по ветру. Лицо слуги искажалось радостным криком. За Тешатой держался, стараясь не отстать, десяток подручных, кто с саблей, кто с топором или тоже с факелом.