— Раньше — могла.
— А теперь?
— Теперь — не знаю. Два новых обстоятельства возникли. Первое — Бойко. Там, у Гвоздева, сидят ребята не пальцем деланные, вызволить Бойко на оперативный простор — это они гениально удумали…
— В чем гениальность-то?
— В том, что Бойко — не вонючий наемный киллер. Сейчас киллеров в Москве толчется, как раньше лимитчиков… Вопрос цены. Но как бы магнаты ни воевали между собой, никто из них не станет нанимать на конкурента киллера — риск катастрофического скандала слишком велик. А Бойко — самонаводящееся оружие. Наши психологи сделали анализ — психодинамическая модель называется…
— Кот бы умер от хохота, кабы знал…
— Может быть. От хохота приятней, чем от пули. Правда, хорошо смеется тот, кто смеется без последствий, — мрачно сообщил генерал.
— И что эта самая модель показала?
— Максимальную степень опасности. Установить какую-то связь Бойко с «Бетимпексом» будет практически невозможно. Бойко — стрелок высочайшего класса, оптимально подготовлен физически, он спортсмен мирового уровня. Двадцать пять лет дружил с Серебровским и знает его, как самого себя. И самое главное — он не корыстный наемник. Он упертый двужилистый чемпион, и цена победы ему безразлична. Ему важно это сделать, доказать, победить! Сейчас он живет одной сверхценной идеей — показать всем, что он разрушил магната Серебровского! Что он — Кот Бойко — сильнее хитрости, денег, власти. Он — судьба! Его цель — это и есть Божья воля…
— Алексей Кузьмич, это вы так думаете или это модель ваших психологов? — спросил я осторожно.
— Так думают психологи. Мне пока нечего им возразить.
— А какое второе обстоятельство? Вы говорили о двух обстоятельствах…
— Второе — самое главное. Раньше я бы от Бойко как-нибудь отбился — и намордник бы ему нацепил, и босса прикрыл. Но Серебровский решил участвовать в губернаторских выборах, а вот это — полный ахтунг! Публичный политик на выборах не может быть стопроцентно прикрыт. На выборах он привлекательная и легкая мишень.
— Это я понимаю. Митинги, хождения в народ, пресс-конференции, массовые гуляния…
— Вот именно. Это просто. Шведский стол для киллера — выбирай что нравится… У нас свободная страна, а в свободной стране политик должен быть доступен всем. И убийце…
— Вы не пробовали это объяснить ему?
Кузьмич засмеялся:
— Я не знаю случая, чтобы кто-либо когда-нибудь в чем-то переубедил Александра Игнатьевича Серебровского. Он свои решения не пересматривает. Если бы это было возможно, он бы не вызвал тебя в Москву.
Я поинтересовался:
— А соперники на выборах у него серьезные?
— Довольно серьезные, — вздохнул Сафонов. — Главный противник — нынешний губернатор. Ворюга, финансово-политический бандит. Он со своими прихвостнями там все растащил, они край до вечной мерзлоты выгрызли…
Милицейское радио затрещало громче, и сипловатый голос дежурного внятно сообщил:
— Внимание! Внимание!.. Всем постам, службам… Объявляется операция «Перехват»… На 46-м километре Московской кольцевой дороги совершено вооруженное нападение на милицейский конвой, перевозивший опасного преступника. Имеются убитые и раненые. Предположительно нападавшие скрылись в направлении Алтуфьевского шоссе…
На полутемной лестничной клетке седьмого этажа, где стояли картонные коробки, сломанные детские велосипеды и утлые остатки продавленного дивана, а атмосфера вплотную приближена к Юпитеру — ни грамма кислорода, только запах старой космической пыли, желтые вихри мочевины и метановые облака из капустных щей, где царила тишина обморочного сна и вялого шуршания коммунальной нежити, — вот в этой приподнято-праздничной, нарядно-красочной обстановке я и закончил наконец свою кругосветку.
Как какой-нибудь там Магеллан, вышел я отсюда года три тому назад и отправился вокруг света. Кстати, тогда тоже не было фанфар, транспарантов, шампанского, орудийного салюта.
У этой стартовой линии для столь героического похода было всего лишь одно преимущество — маленькое, но весомое. О существовании квартиры номер 79, перед дверью которой я присел обессиленно на замученный диван, не знал ни один из моих знакомых.
Я совершенно не настаивал на всей этой помпезной прощальной суете и шумихе — может быть, потому, что в моем скромном атташе-кейсе лежали зубная щетка, роман Полины Дашковой, электробритва «Браун» и карта Острова сокровищ. Ну, естественно, не пожелтевший пергамент с рисунком кривого куска тверди с долготой, широтой и золотым жуком в пустой глазнице черепа.
Ежу понятно!
Нет, конечно! Да и ценности, которые искали одноногий Сильвер и Билли Бонс, были денюжки вполне даже пустяковые, средневековые, как бы несерьезные.
Моя карта имела вид довольно толстой папки с пропастью всяких документов — платежки, гарантии, официальные поручения, титульные списки фирм и организаций, копии правительственных постановлений, решений, разрешений и указаний. Короче, это была о-очень серьезная карта целого архипелага сказочных островов оффшорных сокровищ.
Смешно — в то утро я уехал отсюда на леваке, так же как и приехал сейчас.
Судьба, наверное.
Маршрут боевой и трудовой славы — «Шереметьево-2», Франкфурт, Париж, Нью-Йорк, Кайманы, Гонконг, Москва. Когда меня взяли на въездном паспортном контроле в аэропорту, карты со мной уже не было. Да и вряд ли она бы помогла кому-нибудь — сокровища были откопаны, расфасованы и перезанычены.
Господи, какое счастье этот современный финансово-электронный прогресс!
Хорош бы я был, таскаясь по миру с десятью тоннами всяких там пиастров, дублонов, цехинов и прочих гиней!..
Так и поехал налегке из Шереметьево в Лефортовскую тюрьму, потом в Бутырки, оттуда в спецколонию 1/411 Пермского областного управления исправительно-трудовых учреждений, пока сегодня меня не доставили обратно в Москву, погуляли в шикарной гостинице, а уж после этого довелось мне добраться на «шестерке» крысиного цвета сюда — на финишную отметку моего увлекательного путешествия.
И в точном соответствии с жанром сумасшедших гонок я почувствовал, что у финишной ленточки силенки, видимо, кончились совсем.
Я подтянул к себе ближе свой огромно-неподъемный баул, держась за ручку, как за поручень, рывком поднялся с чужого дивана. Тело, намученное, загнанное за сегодня, выло пронзительно, тонко плакало и жалко стонало.
Тело вело себя недостойно — я не уважал его. Я знал, что это позорное поведение тела — от страха. Оно боялось, что за дверью никто не ответит на звонок. Я сказал скулящему телу, своей якобы могучей тренированной плоти — плевал я на тебя! И на твои пустые страхи!
И нажал на пуговку звонка. Длинно, нахально. Как бы уверенно. Как к себе домой.