— Это бессмысленно. Источник радиосигнала может в любой момент изменить направление движения. Он может зайти в магазин, спуститься в метро… Это будет просто бесплодная суета.
Николай Иваныч машет на них рукой.
— Старайтесь удержать в зоне радиопоиска источник сигнала. Место зафиксируете — сразу же сообщаете мне и в Центр.
Поисковики вылезают из машины, и Николай Иваныч поворачивается к своему помощнику:
— Это место ни в коем случае не бросать! Здесь где-то поблизости у него гнездо. Почти сутки сигнал шел отсюда. Он должен вернуться. Поэтому подтяните все силы и ищите — по портрету, по агентурным связям, пешим патрулированием, постарайтесь выяснить все возможное о его лежбище. Оно где-то здесь неподалеку. Что слышно о машине, на который он уехал от гостиницы?
Помощник разводит руками:
— Ищем. Пока ничего. Как только что-то появится, сразу сообщим.
— Ищите быстрее. У меня нет времени, — говорит Николай Иваныч.
— Что слышно о вчерашнем нападении на конвой? — спросил я у шефа безопасности Алексея Кузьмича Сафонова.
— Глухое дело! — Генерал махнул рукой. — Во всяком случае, не скорое. Ты-то как?
— Что мне сделается? У меня, Алексей Кузьмич, к вам вопрос…
— Слушаю, — с интересом взглянул Сафонов.
— Есть у меня один телефончик, мне его дал Смаглий. По этому телефону, он сказал, можно связаться с Котом Бойко. Смаглия вчера убили. Я случайно не оказался в этой же машине. Или не случайно…
Я сделал резкую паузу, лицо Сафонова — толстое, коричневое, в глубоких трещинах морщин — было непроницаемым. Он просто слушал.
— Я позвонил по этому телефону…
— И что? — спокойно спросил генерал. В разговоре с ним возникало тягостное ощущение, что он знает твои реплики наперед. Или делает вид, что знает.
— Кто-то морочит голову… Предложил встречу. Мне чутье подсказывает — что-то тут не так… По-моему, он был не готов к моему звонку. На встречу обязательно пойду.
— Это без вопроса, — кивнул Кузьмич. — А в чем проблема?
— Тут сошлось много непонятных обстоятельств. Думаю, что на встрече мы останемся в нулях. Но я бы хотел, чтобы вы организовали сильную и квалифицированную наружку. Надо выяснить, кто этот человек на связи. По крайней мере сможем определиться…
— Сделаем, — уверенно пообещал Алексей Кузьмич. — Сейчас первейшая задача — известить Кота, что ты в Москве. Дать ему канал связи с тобой. Тогда он появится в поле зрения.
Я с сомнением заметил:
— Не знаю, не уверен. Кот очень умный, хитрый и реактивный парень. Он никуда не побежит сломя голову. Мне надо не только известить его о том, что я здесь, но и заверить его в безопасности встречи.
— Не сомневаюсь, — согласился Алексей Кузьмич. — Я думаю об этом все время… Ладно, давай «пропишем» тебя…
Сафонов встал, в стенном шкафу раскрыл дверцу встроенного холодильника, достал заиндевелую бутылку водки, буханку ржаного хлеба и шмат свиного сала.
Разложил снедь на столе, вынул из кармана нож-выкидушку, цыкнуло наружу бритвенно острое лезвие. Сафонов нарезал пористый хлеб, мягко дышащий, толстыми ломтями, секанул по куску мраморного бело-розового шпика, разлил в тонкие чайные стаканы водку. От сала головокружаще пахло специями.
— У тебя там, в Европах, с утра не квасят, наверное?
— И не закусывают так, — засмеялся я.
— Ну давай! Как говорится, с почином тебя. Сегодня первую борозду на поле положишь…
Выпили. Водка, от холода густая, как глицерин, текла по горлу вязкой струйкой. Я с наслаждением впился зубами в свой бутерброд. Сафонов показал на сало:
— Настоящее, хохляцкое, домашнего засола… Это мне мой дружок Варфоломеев, бывший украинский министр, привез из Киева. Времени теперь много, сам солит… Ты Варфоломеева помнишь?
— Помню, — кивнул я. — Он когда-то в союзном министерстве главком УБХСС командовал.
— Сильный был работник, — вздохнул Сафонов. Задумчиво глядя на сало, сказал: — Он мне про это сало забавную историю рассказал. На даче у него жила старая крыса, огромный рыжий пасюк. Ума и хитрости невероятной. Варфоломеев с ней воевал всю дорогу. Не брала она приманок. Разбойничала по дому как хотела, а заманить ее в крысоловку — никогда! Озверел Варфоломеев, взял кусок свежего сала и засолил его по всем правилам. С лавровым листом, чуток перчика, чеснока, сам чуешь — запах с ног валит. Нарезал ломтиками и раскладывал в разных местах, и пасюк этот не смог устоять — стал его жрать помаленьку. Вот тогда Варфоломеев поставил лисий капкан и зарядил большим куском сала. Тут-то и сломался пасюк — пришел в ловушку…
Я с грустью смотрел на Сафонова, потом отодвинул свое прекрасное ностальгически-опасное угощение, такое традиционное, соблазнительно простое хлеб-сало.
— Кажись, Алексей Кузьмич, вы по рецепту Варфоломеева из меня капкан для Кота заряжаете…
Водитель положил деньги в карман и спросил:
— Приехать попозже? Забирать вас не надо?
— Спасибо, земляк. Обойдусь…
— А как же вы отсюда в город доберетесь?
— Я тут останусь, жить тут буду, — пообещал я.
— Вольному — воля, — развел руками шоферюга и покатил на поиски своей неверной попутно-дорожной удачки.
А я, гуляючи, фланируя и созерцая, отправился в путь по «Моторленду» — уже никем не охраняемому, заброшенному, забытому прежними хозяевами автодрому на дальней развилке между Рогачевским и Дмитровским шоссе. Когда-то здесь была мощная спортивная автомототехническая база, пришедшая явно в упадок из-за отсутствия государственного финансирования. А состоятельных новых владельцев пока, видно, не нашлось.
Поэтому еще не кончилась здесь привольная, хоть и бедная, житуха байкерско-рокерской вольницы. Гром, рокот и треск мотоциклетных моторов, гул тяжелого «металлического» рока, пелена синего выхлопного дыма стелилась над гоночными трассами, выгоревшей желтой травой центрального поля, порывы ветра хлопали линялыми вымпелами и старыми флагами. Рокеры — в традиционном кожаном прикиде с блестящими заклепками и бляхами — выписывали вензеля по полю со своими отчаянными подружками.
Так, праздно разгуливая посреди желто-лимонного и нежно-голубого июльского дня, ленивым туристом дошел я до красно-кирпичного ангара. Перед ангаром был водружен полосатый зонт-тент, под зонтом — пластиковый стол и алюминиевые складные стулья. На столе разложены детали мотоцикла, инструменты, жестянки с бензином и смазкой, бутылка виски «Джим Бим» и пластиковые красные стаканы. Над всем этим железным мусором воздымался двухметровый человек — огромный, толстый, бородатый, с пегими лохмами, заплетенными в косу, в черной шевровой жилетке, с сигарой в зубах и в золотом пенсне. С непривычки это сооружение вызывало чувство шизофренического разрыва — глядя на него, невыносимо хотелось смеяться, а с другой стороны — очень боязно.