— А что же нам велел передать Фокс? — вступил в игру горбун.
— Вам он ничего не велел мне передавать. Он мне посулил денег, если я разыщу его бабу и скажу ей, что надо делать. А уж это ее усмотрение — меня сюда заволакивать…
— И что же надо делать? Что тебе Фокс сказал?
— Спасать его он велел.
— Как же это я его СПАСУ? Петровку на приступ брать пойду?
— Этого я не знаю. Я только могу сказать, что он задумал.
— Ну-ну, говори…
— Вчера вечером он следователю сказал, что хочет сознаться в ограблении магазина, где сторожа стукнули…
— Зачем?
— По закону его должны — так Фокс говорит — вывезти на место преступления, чтобы он там показал, как все происходило. Поскольку он ни на что больше не колется, они сразу же ухватились за его признание — им там все, мол, надо задокументировать, снять его на фотографии, чтобы он потом не вздумал отказаться… При нем же по телефону договорились на завтра.
— Ну, это я понял — дальше-то что?
— А дальше он такое суждение имел: пока он на Петровке, повезет его не тюремный конвой, а опер-группа со следователем. И на месте их там должно быть три-четыре человека, ну, пять от силы, не больше. Магазин для такого дела обязательно закроют. Это для вас сигнал будет — как среди дня запрут магазин, значит, должны и его привезти туда вскоре. Он мне сказал, что продумал все до тонкости, каждую детальку обмозговал…
— Он, гад, лучше бы раньше мозговал, как псам в руки не даваться, — буркнул сердито горбун.
— Это я не знаю, я говорю то, чего он мне велел передать. Значит, план у него такой: введут его магазин и дверь изнутри прикроют, а вы в это время тем же макаром, что в прошлый раз, войдете через подвал в подсобку. Машина должна на пустыре за магазин отчалиться. Когда он с операми спустится в подсобку, вы их там всех переколете и спокойно черным ходом наружу выйдете. Вот и вся его задумка. Сил, он сказал, наверняка хватит, потому что главное в этом деле — неожиданность…
Тишина наступила гробовая, и я даже забыл на минуту про Левченко, а ведь я его вместе со всеми приглашал в засаду — на смерть. И он-то с моим планом вряд ли согласится. Но это от меня уже не зависело, я сделал все, что мог.
Все молчали и смотрели на горбуна, и мгновения эти были бесконечны.
— Толково придумано, — сказал наконец убийца Тягунов. Ему, наверное, казалось несложным заколоть трех-четырех оперативников.
— «Толково! Толково»! — заорал, передразнивая его, горбун, и белые десны его обнажились в жутком оскале. — У них тоже пушки имеются! Половину наших укокать там могут…
— Риск — благородное дело, — спокойно сказал Тягунов. — Нас ведь где-то обязательно укокают…
— Типун тебе на язык, холера одноглазая! — крикнул горбун. — Перекокают от глупости вашей! Кабы слушали меня, дуроломы безмозглые, жили бы как у Христа за пазухой!
Потом он повернулся ко мне и спросил раздраженно:
— А больше тебе Фокс ничего не говорил?
— Больше ничего. Только Ане велел передать, чтобы она сказала: он за всю компанию хомут на себя надевать не желает, ему вышака брать на одного скучно. Если не захотят его отбить, он с себя чалму сымет — всех отдаст…
— Н-да, н-да, хорошие делишки пошли, — забарабанил горбун сухими костистыми пальцами по столу, и дробь его звучала тревогой. Потом повернулся к банде: — Ну что, какие есть мнения, господа хорошие?
Аня сразу сказала:
— Вы просто обязаны спасти его…
— Ты-то помолчи! Ты под пули-то ментов, чай, не полезешь.
— Это не женское дело! А свое дело я лучше вас делала, все денежки через меня к вам прибежали! — она кричала в голос, на истерике, судорожно рвались крылья носа, посинело лицо. — И такой же голос, как все, имею!..
— А у нас тут не избирательный участок! — стукнул по столу горбун. — И не собрание. Я вопросы решаю не голосованием, я хочу всех послушать — может, мыслишку кто-нибудь подходящую подбросит…
Чугунная Рожа показал на меня рукой:
— Его убрать отсюда надо — не верю я ему…
Горбун быстро глянул на меня, помотал головой:
— Пускай сидит — безразлично это. Мне хоть жаль его, но не в свое дело он встрял. Один у него только шанс…
Я ему зло сказал:
— Пожалела глупая чушка, когда поросенка своего сожрала.
— Цыц! — прикрикнул он на меня. — Ты сиди, помалкивай…
Убийца Тягунов взял с дивана гитару, перебрал струны, пропел вполголоса:
Воровка никогда не станет прачкой,
А жулик не подставит финке грудь.
Эх, грязной тачкой рук не пачкай —
Это дело перекурим как-нибудь…
Все ждали, что он скажет, а он налил полстакана водки, выпил, сморщился, закусывать не стал, бормотнул быстро:
— Мне один хрен! Хотите — пойдем резать мусоров, хотите — завтра же разбежимся, на дно ляжем…
— Тебе-то один хрен, нишкнул — и нет тебя! А я? Куда нажитое дену?
И старуха-вурдалачка согласно ему закивала, и по морде ее противной я видел: если бы взяли ее, то и она бы с охотой пошла нас резать.
Лошак оторвался от жратвы, поднял грязную кудлатую голову:
— Пропадет Фокс, жалко. От него мы еще пользу могли бы поиметь. Да и коли он расколется, мы тута заскучаем…
— Ты потому смелый, что думаешь в кабине отсидеться, нас дожидаясь, пока мы там с мусорами душиться будем, — сказал горбун. — Не рассчитывай: с нами в подвал пойдешь, коли решимся…
— Без водилы не боишься остаться? — спросил Лошак. — Есина-то больше нету, чпокнули его менты…
— Не боюсь, — ядовито ухмыльнулся горбун. — В крайнем случае, я вон его за баранку посажу… — И показал длинной корявой рукой на меня.
— Ага, — сказал Чугунная Рожа. — Он тебя привезет на Петровку…
— Кончайте базар! — вдруг сказал Левченко, и сердце у меня бешено замолотило — началось!
Левченко помолчал и сказал:
— Надо идти Фокса вынимать с кичи. Если не вызволим его, тогда и нам всем кранты пришли!..
И снова отодвинулся в тень.
Не мог я понять, что он себе думает, да и горбун не дал мне времени, потому что сказал:
— Я вот что решаю — мы тебя с собой возьмем…
— Зачем? — привстал я на стуле.
— Затем. Допустим, ты мусор — мы тебя если сейчас прирежем, ничего не получим. А возьмем с собой — получим. Коли приведешь нас в засаду, мы тебя первого начнем в куски рвать. У вас ведь какой был план, если ты, конечно, мусор? Ты нам тут песни свои споешь, и мы тебя отпустим, чтобы ты начальству доложился, как нас обхитрил…