Он взял меня за подбородок. Рука была теплая, и я не отстранилась.

– А еще есть немногие, кто знает, что такое любовь, кто умеет любить. Кто щедро отдает себя, требуя взамен только того же – любви и доверия. – Безупречно-синие глаза не моргая смотрели на меня, я затаила дыхание. – И тогда это может быть прекрасно, Рэйчел. Любовь и доверие. Никто не связан. Никто не теряет разум и волю. Нет унижения, нет потерь. Оба становятся одним целым, которое больше, чем сумма частей. Только это так редко бывает. И так прекрасно, когда бывает.

Я задрожала. Я не могла понять, лжет он или нет.

От мягкого касания его руки, когда он шагнул назад, у меня кровь вскипела в жилах. А он не заметил, глядя в окно на разгорающийся рассвет.

– Мне жаль Айви, – прошептал он. – Она не хочет признать, что ей нужно принадлежать кому-то, хоть эта жажда движет каждым ее шагом. Она хочет совершенной любви, но думает, что не заслужила ее.

– Она не любит Пискари, – так же тихо прошептала я. – А ты сказал, что без любви и доверия все не так.

Кистен посмотрел мне в глаза:

– Я не о Пискари говорил.

Он взглянул на часы над мойкой, шагнул назад, и я поняла, что он уходит.

– Поздно уже, – отметил он. По отстраненному тону стало ясно, что мыслями он уже где-то далеко. Потом глаза у него прояснились, он вернулся в настоящее. – Хороший был вечер, – сказал он. – Но в следующий раз лимитов на расходы устанавливать не будем.

– Ты уверен, что будет следующий раз? – попыталась я разрядить обстановку.

Он улыбнулся в ответ на мою улыбку, на лице блеснула под светом свежая щетина.

– Надеюсь.

Кистен пошел к двери, и я машинально пошла его проводить. Я в носках ступала по деревянному полу так же бесшумно, как он. В зале было тихо, из моего стола ни звука. Не говоря ни слова, Кистен накинул пальто.

– Спасибо, – сказала я, протягивая ему кожаный плащ, который он мне дал поносить.

В темной передней блеснули его зубы.

– Всегда рад.

– За вечер, не за плащ, – пояснила я, чувствуя, как промокают носки. – Впрочем, за плащ тоже.

Он наклонился ближе.

– Опять же всегда рад, – сказал он. В глазах у него играл слабый отблеск света. Я смотрела в них, пытаясь понять, они черные оттого, что темно, или от страсти. – Я тебя сейчас поцелую, – предупредил он. Голос был мрачный, у меня мышцы напряглись. – Не увиливать!

– Не кусаться, – ответила я со смертельной серьезностью. Во мне бурлило предвкушение. Но чувства были мои собственные, не от шрама, и я поняла это одновременно с облегчением и со страхом – нельзя было притвориться, что виноват шрам. В этот раз не получится.

Он взял мой подбородок в ладони, шершавые и теплые, притянул меня к себе, закрывая глаза. Я вдохнула его аромат, сильный аромат кожи и шелка и намек на что-то более глубокое, более примитивное, действующее прямо на инстинкты – так что я не знала, что и чувствовать. Не зажмуриваясь, я смотрела, как он склоняется ко мне, сердце колотилось в ожидании ощущения его губ.

Его пальцы скользнули по контурам моего лица. Губы у меня приоткрылись. Но мы стояли неловко для обычного поцелуя, и мне стало легче, когда я поняла, что он поцелует меня только в уголок рта.

Успокоившись, я подалась ему навстречу и снова перепугалась, когда его пальцы скользнули дальше, зарывшись мне в волосы. Адреналин хлестнул холодной волной, когда до меня дошло, что он вообще не к губам моим добирается.

Он собирается целовать меня в шею! – подумала я, обмирая.

Но он остановился как раз на подходе, дохнув теплом во впадинку между ухом и подбородком. От смешанного со страхом облегчения я ни думать не могла, ни двигаться. Пульс бился как бешеный от остатков адреналина. Губы у Кистена были нежные, но хватка рук – твердая от подавляемого желания.

Холодный воздух коснулся меня вместо теплых губ, когда он отстранился, но задержался в той же позе еще на миг, и еще. Сердце колотилось, и я знала, что он его слышит не хуже собственного. Он тихо выдохнул, и я выдохнула тоже.

Кистен шагнул назад, шурша шерстью пальто. Глаза встретились с моими, и я вдруг заметила, что обнимаю его руками за талию. Руки неохотно опустились, я потрясенно перевела дух. Он не коснулся ни моих губ, ни шеи, и все же это оказался самый волнующий поцелуй в моей жизни. Беспокойство из-за того, что я не знала, что он станет делать, так меня завело, как не мог бы завести никакой обычный поцелуй.

– Вот же чертова штука, – сказал он, удивленно изгибая бровь.

– Какая? – сдавленно спросила я, еще не придя в себя.

Он качнул головой.

– Совсем не чувствую твоего запаха. Даже как-то заводит… Я моргнула, не в силах сказать ни слова.

– Спокойной ночи, Рэйчел. – Отступив, он опять разулыбался.

– Спокойной ночи, – прошептала я.

Он повернулся и открыл дверь. Морозный воздух отрезвил меня. Демонский шрам ни разу не шелохнулся, так все время и спал. Вот это, подумала я, и пугает. Что он может такое со мной сотворить, даже не прикасаясь к шраму. Да что же это со мной, черт возьми?

Кистен в последний раз улыбнулся мне с крыльца – ночной снегопад служил ему чудесной декорацией. Отвернувшись, он сошел по обледенелым ступенькам, под ногами у него хрустела соль.

В полном замешательстве я закрыла дверь и опустила засов, потом снова подняла – вспомнила, что Айви должна вернуться.

Обхватив себя руками, я направилась в спальню. В голове крутились слова Кистена о том, что люди сами определяют свою судьбу, позволяя вампирам их привязать. Что люди платят за экстаз вампирской страсти зависимостью в разной степени: могут быть просто едой, а могут – равными. Может, он врет? – подумала я. Врет, чтобы я разрешила ему себя привязать. Но потом в голову пришла еще более страшная мысль.

Что, если он не врет?

Глава 16

Топая ботинками по коридору, я шла к двери следом за Айви. Она двигалась с бездумной грацией, высокая и хищная в своих элегантных кожаных штанах. Ну, это она пусть таскается по солнцеворотным распродажам в коже, а я предпочла джинсы и красный свитер. И все равно мы обе смотрелись отлично. Ходить по магазинам с Айви было забавно. К ней всегда начинали подбивать клинья, а отказ от предложений имел заманчивый привкус опасности, потому что привлекала она ну очень разных личностей.

– Мне надо вернуться к одиннадцати, – сказала она, отбрасывая назад длинные черные волосы, когда мы вышли в церковный зал. – У меня сегодня дело. Чью-то несовершеннолетнюю дочь заманили в вампирский притон, и мне надо ее вытащить.