– Хорошо! – соврала я и ускорила шаг, надеясь, что меня не остановят на проходной охранники. Здесь же не тюрьма, в конце концов? – убеждала я себя по дороге, пиная носком розового кроссовка шуршащие ярко-желтые листья, которые усыпали узкую, ведущую к массивным воротам аллею.
В свежем утреннем воздухе уже отчетливо ощущалась осень. Было прохладно, пахло пожухлой травой и опавшими листьями. По краям дорожки вспыхивали золотом березы, алели каштаны и клены. Под ногами изредка хрустели шляпки от желудей. Я бы, наверное, влюбилась в это место, если бы здесь не было столько мрачных секретов и тайн, притаившихся за стенами старинного особняка. И почему мы так мало гуляли с Ксюшей, пока была возможность? Тут даже воздух не такой, как в городе. Густой, насыщенный, пьянящий. Я уже не бежала, а лениво брела в сторону проходной. Как бы ни хотелось мне отсюда сбежать как можно скорее, все же частичка моего сердца осталась здесь, в усадьбе, на тенистых аллеях, в мрачных подземельях, за толстыми старинными стенами и в черных, словно деготь, глазах Влада.
– Не положено выпускать никого без разрешения директора лицея, – остановил меня охранник на проходной и примирительно улыбнулся, словно извиняясь за дурацкое распоряжение начальства.
– Но как? – не поверила я. – Мне нужно уехать. Очень нужно.
– К сожалению, придется сначала взять письменное разрешение у руководства. Не мы придумывали это правило, и не нам его отменять. И рады бы помочь, но с этим очень строго.
– Но в прошлый раз меня выпустили без проблем! – заканючила я, чувствуя, как разбиваются в дребезги мечты. Неужели не получится слинять из этого проклятого места?
– Одну и без письменного разрешения? – не поверил охранник. – Не может такого быть! Мы за вас отвечаем головой. Никто бы не стал брать на себя такую ответственность.
– Не совсем одну, – нехотя призналась я и покраснела. – Со мной был Влад Катурин…
– А-а-а! – усмехнулся охранник. – Так нам на пост перед этим звонил сам Анатолий Григорьевич, поэтому вас и выпустили. А в чем проблема-то? Сходи и возьми разрешение, здесь же не тюрьма.
Я и сама так думала всего несколько минут назад, а сейчас очень в этом сомневалась.
– А у кого брать это разрешение? – пришлось смириться с неизбежным и понурить голову.
– Либо у Анатолия Григорьевича, либо у Елены Владленовны, – доброжелательно улыбнулся охранник и скрылся в будке, оставив меня стоять на тропинке и с тоской смотреть на уходящую за кованые металлические ворота дорогу.
Выбирая между Еленой Владленовной и Анатолием Григорьевичем, я остановилась на помощнице директора. В ее присутствии на меня, по крайней мере, не нападала слабость.
О том, чтобы идти с рюкзаком и в джинсах к помощнице директора, не могло быть и речи. Я уже достаточно хорошо знала ее нрав и понимала, что Елена Владленовна даже разговаривать со мной не будет, сразу же отправит переодеваться. Поэтому я решила не испытывать судьбу и лишний раз нашу мегеру не злить. Мне не верилось, что она меня отпустит отсюда просто так, но, с другой стороны, попытка – не пытка. Стоило сочинить слезливую историю и попробовать вырваться. В конечном счете, кто сказал, что я им просто необходима? Может быть, мне дадут пинка и пожелают попутного ветра? Такая мысль вдохновила. Я даже улыбнулась.
Однако перед дверью в нашу с Ксюхой комнату меня ждал неприятный сюрприз, который разом испортил настроение. Руки задрожали, на глаза навернулись слезы, а дыхание перехватило от обиды и возмущения. Поперек дверного полотна чем-то липким и красным, похожим издалека на кровь, было написано: «Алина, ты доиграешься, белобрысая дрянь!» Меня словно облили помоями, я стояла и смотрела на неприятную надпись, не в силах сойти с места. Понятно, что она дело рук Вероники, и это не месть, а предупреждение. Дальше будет только хуже. Я не знала, как стерва догадалась о мой прогулке с Владом, но была уверена, что именно вчерашний вечер послужил причиной открытого объявления войны.
Пришлось сначала отмывать дверь, а потом руки от странной липкой и вонючей краски. Я оказалась права. Вероника не ограничилась мелкой пакостью. В нашей комнате с виду все было как обычно, но мой плюшевый медвежонок оказался измазан той же краской. Злоумышленник нарисовал ему кровавую улыбку, вспорол плюшевое брюхо и покрасил вылезающий наружу ватин. Вероника, а я была твердо уверена, что это сделала она, пошла и еще дальше. Разбила рамку с фотографией и выжгла лица моих родителей и меня, перечеркнула смеющегося Данила. (За это я ей была благодарна. У меня самой рука не поднималась убрать фото.) Испоганила все шампуни и гели для душа. Во все пузырьки и бутылочки была налита красная, напоминающая кровь краска.
Апогеем ее мести стала последняя целая блузка от лицейской формы. Я смотрела на изрезанную и перепачканную одежду и чувствовала, что по щекам начинают катиться слезы. Вероника все же меня достала. Самое главное, я не представляла, как она могла попасть к нам в комнату, и понимала, что никому ничего доказать не смогу. Не стоит даже пытаться, Веронике все равно сойдет с рук, а я выставлю себя скандалисткой и клеветницей. Ценные вещи не тронуты. Руководство лицея не станет беспокоиться и начинать серьезное расследование из-за мелочей. Мои слова против слов звезды лицея. Предполагаю, кому поверят быстрее. Я три раза выдохнула, успокаиваясь. Достала мусорный мешок и, размазывая по щекам слезы, запихала в него свои испорченные вещи и косметику. Может быть, права Елена Владленовна, и стоит проститься, наконец, с детством? Жаль только, оно уходит от меня таким образом. Мне помогала держаться и не реветь в голос лишь надежда на то, что у меня получится сбежать из этого проклятого места.
Я переоделась, надев к лицейской юбке вместо фирменной блузки обычную водолазку с горлом, и, плеснув в лицо холодной водой, вышла в коридор. В разгроме, который учинила Вероника, был один положительный момент. Теперь я точно знала, что скажу родителям и Елене Владленовне, прокомментировав свое желание уйти из лицея.
* * *
В ее присутствии я всегда робела и начинала по-глупому заикаться, а потом я слишком хорошо запомнила ее завораживающее пение перед проверяющим два дня назад. К слову, с тех пор Сергея Исаевича я не видела, хотя до того дня он постоянно сновал по лицейским коридорам или вокруг здания. Мне не хотелось перед разговором с Еленой Владленовной думать о том, куда делся мужчина. Я и так ее боялась до икоты.
Елена Владленовна с надетыми на нос узкими очками в тонкой золотой оправе сидела за рабочим столом и увлеченно кликала мышкой. Вид у женщины был серьезный и сосредоточенный, но я подозревала, что она режется в какую-то компьютерную игрушку, а не работает.
– Можно? – запоздало поинтересовалась я, так как уже просунула голову в щель приоткрывшейся двери.
Елена Владленовна вскинула голову и внимательно взглянула на меня. Стушевавшись, я вынырнула в коридор, постучала и тут же заглянула снова, повторив вопрос.
– Заходи, Алина. – Голос низкий, кажется, в нем постоянно проскальзывают пренебрежительные нотки. – Чем могу помочь?