Мы провели у Анны уже почти две недели. Как-то вечером, когда младшие уже спят, валяюсь на кровати в своей комнате и слушаю моего самого-самого любимого певца Лиама Руни. Вдруг в мою дверь чуть слышно постучали.
— Да?
Входит Клык.
— Что случилось?
— Смотри. — Он кладет мне на колени несколько закодированных листов институтской распечатки. А сверху бухает книжкой большого формата в мягком переплете.
— Мне этот код покоя не дает. Я все смотрел на него и думал. Похоже, что-то наклевывается. Сдается мне, что эта шифровка основана на координатах карты.
Я затаила дыхание. Он еще договорить не успел, а я уже вижу, что он совершенно прав. В самую точку попал.
— Эта книга — подробная карта Вашингтона. Улицы, площади и все такое. И все крупным планом. Я ее у Анны из машины стянул. Смотри, страницы пронумерованы, каждая карта — тоже со своим номером. И каждая карта размечена на квадраты. У каждой точки на карте две координаты: одна по вертикальной колонке, а другая по горизонтальному ряду. Теперь идем дальше. Вот здесь в файле имя Газзи. За именем комбинация: двадцать семь — восемь — Г — девять.
— Значит, что получается, надо смотреть страницу 27 и вот на этот район города?
— Именно это и получается. Здесь двенадцать карт крупного масштаба. Открываем восьмую. — Он перевернул страницы. — Теперь ищем колонку Г и идем по ней вниз на девятый ряд. — Его палец ползет вниз по карте. — Здесь всего-то две улицы.
Я обалдело вперилась в него:
— А с другими ты проверял?
Клык кивает.
— Проверял. Вот, например, Надж. С ней такая же петрушка. Я даже место определенное нашел.
— Клык, ты гений!
Он пожимает плечами и краснеет от смущения, хотя кто-кто, а Клык вообще никогда не краснеет.
— А я думала, Надж была почти уверена, что нашла родителей в Аризоне.
Он снова пожимает плечами:
— Не знаю. Женщина, которую мы там видели, была негритянкой. Но чтобы Надж была ее полная копия, я не поручусь. Думаешь, все это стоит проверить?
— Еще бы! — я уже вскочила с кровати. — Ты не заметил, уже все спят?
— Все. Как мертвые. Включая Анну-майстер.
— Ништяк. Подожди, я только джинсы натяну.
26
— Так-так, — мурлычу я себе под нос.
Клык пристроил книгу с картами на свернутом улиткой пожарном шланге и подпер ее коленом. Достал страницу шифровки. Я свечу ему маленьким карманным фонариком. Сверяем координаты, и я на каждом углу внимательно вглядываюсь в названия улиц. [3]
— Ты прав, это здесь. Если цифры — это запись координат, наш пункт назначения именно здесь.
Увы, дом напротив нас отнюдь не похож на хорошенькое уютное семейное гнездо с палисадником и аккуратненьким заборчиком, куда добропорядочные папочка и мамочка принесут из роддома ребеночка, которого потом психованные генетики превратят в птичьего мутанта. Нет, напротив нас забегаловка, где продают дешевую пиццу на вынос. По соседству — машинная мойка и химчистка. Через дорогу парк — никаких жилых домов и ничего похожего на мало-мальски пригодное место для жилья.
— Вот блин, — цедит сквозь зубы Клык.
— Не могу не согласиться с твоей оценкой ситуации. А вдруг на этом месте стоял какой-нибудь жилой дом, и его потом снесли?
Перейдя улицу, оказываемся перед темной витриной пиццерии. Если, прилипнув к стеклу, приглядеться, можно рассмотреть на стене внутри большую черно-белую фотографию: кучка народа перед только что отремонтированным входом вот в эту самую лавку. А под фоткой надпись: «Мы открылись здесь в 1954 году».
— Твоя теория явно потерпела крах.
— Кто из нас по этому поводу выругается? Ты или теперь моя очередь?
— Давай-давай, не стесняйся, облегчи душу, сестричка.
— Ладно, давай попробуем следующее место. Может, там повезет?
По следующему адресу нам и вправду повезло. Но только в том смысле, что там, действительно, был жилой дом.
Дом этот — полузаколоченная трущоба посреди квартала, куда и при дневном свете ходить не стоит, — квартала, населенного самым что ни на есть последним человеческим отребьем. Два часа ночи — самое горячее время в этой клоаке. Торговля наркотиками, главный здешний бизнес, в самом разгаре. Здесь же население, не таясь, справляет свои нехитрые нужды.
— Все равно, давай проверим, — говорю я и отодвигаюсь поглубже в тень.
Приземляемся на соседнюю крытую рубероидом крышу. Полчаса ожидания и зоркого наблюдения — и мы уже знаем, что в этой заброшенной развалюхе нелегально живут по крайней мере двое чуваков.
Через двадцать минут после того, как второй мужик ушел, решаю, что у нас есть время до их возвращения. Поднимаюсь на ноги:
— Готов?
— Готов.
И мы перепрыгиваем на соседнюю крышу.
27
— Ты что выберешь, нью-йоркскую канализацию или трущобу вашингтонских наркоманов?
Клык бесшумно скользит вдоль стены, стараясь не попадать в квадраты лунного света против пустых оконных проемов. Почесав в затылке, он выбирает нью-йоркскую канализацию.
Мы начали сверху, со второго этажа. Открываем двери, заглядываем в камины, проверяем дымоходы, в поисках тайника простукиваем стены.
Спустя два часа разгибаюсь и грязной рукой стираю со лба пот:
— Здесь ничего нет, но зато страшно воняет.
Клык в принципе согласен, но его дотошная пунктуальность берет свое:
— Ладно, сматываемся, только давай еще вон ту последнюю кладовку проверим.
Я киваю и открываю дверь, ведущую из прихожей в стенной шкаф. Пустота. Штукатурка на стене обвалилась, и в прорехи просвечивает дощатая перегородка.
Я уже собралась было закрыть дверь, но тут в глаза мне бросается тонкая белая полоска. Посветив фонариком, наклоняюсь посмотреть получше. Что-то застряло в щели между досками задней стенки.
— Что там? — шепотом спрашивает Клык.
— Да ничего, ерунда какая-нибудь. Подожди, вытащу посмотреть, на всякий случай.
Ногтями расколупываю щель пошире и извлекаю оттуда бумажку — квадрат, четыре на четыре. Фотография женщины. У нее на руках младенец, беленький, голубоглазый, пухленький, хохолок на макушке, на щечках ямочки.
Один в один маленький Газман!
28
— Мама дорогая! — выдохнула я.
И тут за входной дверью затопали тяжелые шаги.