Дорогие редакционные друзья, пишу вам это письмо, находясь далеко в море. Но не спрашивайте, в каком, потому что вряд ли смогу ответить.

Короче говоря, ситуация такая: один путешествует, остальные ищут его. Другой, как вы знаете, упал в пропасть, и с ним покончено. Но вместо него на сцене появилась новая фигура. И это полная неожиданность, потому что она более двенадцати лет пребывала, так сказать, в изоляции.

У меня и в самом деле очень мало времени, чтобы подробно всё объяснить, так как соединение с Интернетом то и дело прерывается, а мне хотелось бы успеть отправить вам последнюю рукопись Улисса Мура. Как всегда, я позволил себе поправить её и дополнить недостающие части.

Что касается нас с Фредом Засоней, а он тут, рядом, то признаюсь: мы заняты интересным чтением, хотя я и не назвал бы это занятие «приятным развлечением».

Об остальном пока молчу, но поверьте, выясняются поистине поразительные вещи.

Кто бы мог подумать!

Искренне ваш, издатель

Глава 1. Как она сюда попала?

В коридоре кондитерской «Лакомка» скрипнула дверь – старая деревянная, ничем не отличающаяся от точно таких же других.

Впрочем, если присмотреться, кое-какое отличие всё же имелось – необычная замочная скважина с чеканной накладкой, украшенной узорчатыми завитушками, слегка поблёскивавшими в полу тьме.

Дверь скрипнула ещё раз, теперь уже громче, и тревожный звук этот эхом отозвался в пустом помещении.

Глубокая ночь, столики в кондитерской сдвинуты в угол, на полу толстый слой ила и множество других следов потопа. На прилавке чудом уцелел серебряный поднос с крошками. В воздухе по-прежнему ощущается аромат ванильного крема, изюма и кекса с цукатами. Входная дверь в кондитерскую приоткрыта, на улице ни души.

Мутный поток несёт из центра города вниз, к порту, обломки и разный мусор.

Город погружён во тьму: не горят уличные фонари, нет света в окнах домов, не светится и лампадка, которую отец Феникс всегда зажигает на колокольне.

И маяк Леонардо Минаксо на высоком мысе этой ночью тоже тонет во мраке. При мерцающем свете звёзд лишь иногда серебрится волнистое море.

Килморская бухта полностью погружена во тьму. И в ночной тишине особенно громко прозвучали удары в дверь кондитерской.

Сначала один.

Потом второй.

После третьего удара старая дверь распахнулась, впустив целый рой мошкары, жаркий, влажный и удушливый воздух.

И в проёме двери появились двое ребят. Они едва держались на ногах от усталости и, переступив порог, прислонились к стене, чтобы не упасть.

Один из них захлопнул дверь ногой, и оба стали отмахиваться от насекомых.

На голове одного из ребят смешной, похожий на кокосовый орех железный шлем со вмятиной на боку, на мальчике жёлтые шаровары, с крупными пряжками на голенях, какие носили зуавы. Грязные, босые ноги покрыты царапинами и укусами.

– Они съели меня заживо! – воскликнул другой мальчик и принялся судорожно чесать шею и красные зудящие руки. Он в лохмотьях: рваная рубашка, такие же, как у первого мальчика, штаны и изношенные кожаные сандалии. – Самая мерзкая мошкара, какая только может быть!

– И не говори! – кивнул его друг в смятом шлеме.

Ребята вышли на улицу и, убедившись, что поблизости никого нет, направились к морю.

– Хватит! – заявил мальчик в лохмотьях и побежал, на ходу срывая с себя рваную одежду и обнажая светлокожее тело, покрытое красными волдыриками.

Перепрыгнув через невысокое ограждение прибрежной дороги, он помчался по холодному песку, обогнул валявшиеся там кресло и скамейку и с разбегу бросился в воду.

Другой мальчик двигался не спеша: он снял помятый шлем, взъерошил рыжие, мокрые от пота волосы и не торопясь ступил в воду.

– Ну как, лучше? – спросил он, когда друг вернулся на берег.

– Мне казалось, крыша поедет!

– В джунглях все насекомые такие.

– Да, но… – Мальчик с волдырями на коже со злостью взглянул на низкое здание кондитерской. – Никак не думал, что они такие голодные! Смотри, сколько укусов!

Рыжеволосый мальчик зевнул, потёр глаза и подождал, пока его друг попрыгает на одной ноге, вытряхивая воду из ушей.

– Ну что, можем идти? – спросил он. – Умираю, так хочу спать.

Его приятель кивнул и, подобрав свои лохмотья, оделся. Мальчики поднялись на дорогу и молча вернулись к кондитерской.

И тут вдруг услышали, как там что-то громко щёлкнуло.

– Слышал? – спросил рыжеволосый мальчик, останавливаясь.

Прокричала чайка. Прошелестел прибой. И больше ничего.

Рыжеволосый мальчик жестом дал понять приятелю, чтобы тот подождал, и заглянул в вит рину.

Ночной воздух казался густым и неподвижным. Главная улица Килморской бухты пересекала центр города и тянулась дальше, к холмам, к старому заброшенному вокзалу.

Ставни во всех домах закрыты. И только в здании ветеринарной клиники, куда поместили горожан, пострадавших во время недавнего потопа, светились окна: там горели свечи и масляные лампы. Когда отключилось электричество, пришлось прибегнуть к старинным способам освещения.

«Лакомка» каким-то чудом избежала беды – цунами не разрушило её.

В кондитерской снова раздался щелчок.

Ребята переглянулись и вошли внутрь. В полутьме что-то двигалось по прилавку.

– Не может быть!.. – проговорил рыжеволосый мальчик.

– Как она сюда попала? – удивился другой.

На серебряном подносе сидел, явно довольный, что полакомился самым вкусным во всей Англии кондитерским кремом, котёнок пумы – совсем маленькая пума.

– Наверное, проскользнула в дверь, прежде чем мы закрыли её!

Крохотный пушистый комочек спрыгнул с прилавка и стал тереться о ноги мальчика в рваной одежде.

– Это невероятно!.. – произнёс он, прислонясь к дверному косяку, бесконечно усталый и разбитый.

– При том, как упорно преследуют тебя пума и насекомые – проговорил его приятель, надевая помятый шлем – путешествие через Дверь времени явно не для тебя.

– Что же теперь делать? – спросил мальчик в рваной одежде, с тревогой глядя на маленькую пуму, которая стала кататься по полу у его ног.

– Ну, не оставлять же её в кондитерской! – ответил его рыжеволосый друг.

И, наклонившись, поймал пуму за лапу. Та попыталась вырваться, выпустив когти, но как только мальчик взял её на руки, успокоилась. Похоже, она нисколько не боялась людей.