…Резкое похолодание вызвало обильные снегопады на срединном хребте южной полярной шапки Эридана. В результате схода лавины пропали без вести два астрофизика из персонала международной обсерватории «Братство». Поиски тел Андрея Аршакуни и Джеймса Патрика О’Хара продолжаются…
ЕДИНЫЙ ДАРХАЙ. Юх-Джугай-Тун
1-й день 8-го года Единства. (Справка: 28-й день11-го месяца 12-го года Свободы по старому стилю)
Соотечественники и соотечественницы! Труженики Единого Дархая!
Бархатный рокот динамиков, искусно вмонтированных в верхние ярусы окольцовывающих громадный овал площади зданий, многократно усиливал каждое слово, и упругое эхо перекатывалось над головами тесно столпившихся людей, мячиком отпрыгивая от низких серых облаков, медленно плывущих на юг.
– Бурный океан светлой радости переполняет сегодня наши сердца в этот гордый день, в годовщину великого воссоединения Родины! Семь долгих лет минуло уже, как нет в наших рядах моего верного и преданного соратника, испытанного борца, незабвенного брата Юх Джугая. И сейчас, как и семь лет назад, здесь, в непоколебимом городе Юх-Джугай-Туне, по праву несущем это неугасимое имя, над могилой моего близкого друга я могу снова повторить слова сказанной тогда клятвы: «Брат, спи спокойно! Ростки идей квэхва пустили надежные корни на многострадальной земле Дархая. Они цветут пышным цветом — и нет такой силы во всей Вселенной, которая могла бы погубить их и свернуть мой и твой народ с избранного пути!» Дай-дан-дао-ду!
Толпа всколыхнулась. В сплошном туго перекатывающемся из конца в конец площади реве нельзя было разобрать слов, и гром динамиков утонул в рыке толпы без следа.
Высоко над людьми, обеими руками упершись в отполированный мрамор парапета, стоял Вождь — и никого не было над ним, лишь мохнатые облака плыли в небесах, а тем, кто стоял на площади, задрав головы, казалось, что это сам Любимый и Родной плывет сквозь облака, рассекая их, словно острогрудая птица токон.
Присутствие Вождя было подобно рассвету. И мало кто обращал внимание на трибуны нижних ярусов, где, точно так же вскинув глаза вверх, внимали голосу Любимого и Родного лучшие из дархайцев — военачальники, руководители хозяйств, прославленные труженики…
В ложе для почетных гостей заметно пополневший дон Мигель, тщательно сохраняя невозмутимо-официозную серьезность, едва заметно подтолкнул локтем почти не постаревшего коллегу Хаджибуллу.
– Взгляните-ка! Каково?..
Над океаном людских голов реяли транспаранты:
«ПУСТЬ ВЕЧНО ЖИВЕТ ЛЮБИМЫЙ И РОДНОЙ ВОЖДЬ — ТВОРЕЦ ИДЕЙ КВЭХВА!»
«ЗА А ЛАДЖОКОМ — ВСЕГДА!»
«ДА СЛАВИТСЯ В ВЕКАХ ВЕЛИКАЯ АРМИЯ ЕДИНСТВА — ДИТЯ И ВОСПИТАННИЦА А ЛАДЖОКА!»
Очень-очень редко мелькали плакатики с именем Юх Джугая; иных имен не возникало вовсе.
– Как это понимать, коллега? Подозреваю, что у Нола будут к вам претензии… Кстати, почему его не видно?
Посол Хаджибулла тонко улыбнулся.
– По поводу таученга Сарджо, дон Мигель, вопросы скорее к вам. Меня, между прочим, это тоже весьма интригует…
Дон Мигель незаметно придвинул стул к стулу Хаджибуллы.
– Можете поверить, коллега, я не в курсе. Позавчера звонил, говорят — на охоте в горах; вчера звонил — то же самое. Сколько же можно, скажите на милость?..
– Ван-туанские замашки. — В седеющих усах Хаджибуллы заиграла саркастическая усмешка. — С вашей, дорогой друг, откровенно говоря, подачи…
– А даже если и так, что тут такого? Человек имеет заслуги, у человека есть слабости. И вообще я спросил вас об этом безобразии с транспарантами!
Коллега Хаджибулла смущенно пожал плечами.
– Самодеятельность, дон Мигель, — чуть шевеля губами и не забывая аплодировать оратору, сообщил он. — Чистой воды самодеятельность. Набор лозунгов был стандартным, как договаривались, я вчера лично проверял. Видимо, парнишка переиграл все уже ночью. Ладно, после митинга выясним…
– Уж будьте любезны, коллега…
А мощный голос вновь, торжествуя и царя, перекрывал гул бурлящей площади. Включились дополнительные динамики.
– Соотечественники! Можем ли мы сегодня говорить о полной победе? Да, наше дело победило полностью! Но можем ли мы заявить, что победа окончательна, и почить на лаврах? Нет, такое заявление было бы преждевременным! Немало еще есть недостатков, и мы тем более сильны, что не закрываем на них глаза… Не все охвостье императорской своры еще уничтожено. Пользуясь гуманностью трудового народа и особенностями горного рельефа, еще бесчинствуют кое-где не до конца уничтоженные банды кровавого изверга Тан Татао, смеющие называть себя «оранжевыми братьями». Не так давно мы в девятый раз предложили им безоговорочно капитулировать на почетных условиях. Но терпение народа небезгранично. Если ничтожные группки террористов вновь отвергнут амнистию, судьба их будет воистину ужасной. Но, впрочем, стоит ли в этот светлый день, в минуту нашей общей радости, так долго говорить о кучке жалких недобитков?..
– Нееееет! — проревела площадь.
Дон Мигель досадливо поморщился.
– Господи помилуй, оглохнуть можно. Кстати, коллега, о недобитках. Вчера эти ребята сделали вылазку в долину…
– Я знаю, мой друг, — одними губами отозвался Хаджибулла. — Снова, говорят, вырезали заставу?
– Простите, две заставы, под завязку. В том числе Восемьдесят Пятую, Бессмертную.
– Погодите! — Хаджибулла явно был шокирован; он даже несколько повысил голос. — Это что, уже в зоне рудников?!
– Именно так, сеньор посол, именно так. Но не волнуйтесь, они не станут взрывать установки. Генерал Татао сделает заявление по радио и уйдет…
– А откуда это известно вам, дон Мигель?
– Да так, коллега, ходят слухи… — Дон Мигель ласково прищурился.
А над площадью все гремел и гремел голос Вождя:
– Никому не под силу счесть всех тех героев Дархая, чьи тела легли фундаментом торжества идеала Единства, краеугольного камня победоносных идей квэхва. Нам не дано поименно почтить их память. Они мертвы. Нет, они вечно живы! И нам известно священное имя того, кто пришел к нам с открытой душой и стал одним из нас, отдав жизнь свою на благо Единого Дархая…
Вождь возвысил голос.
– Услышь же меня, брат Андрей Аршакуни! Как сейчас, вижу я твое прекрасное лицо! Вместе с тобой, плечом к плечу, ворвались мы на нашем грозном танке в последний оплот нечистой имперской своры. Сегодня там, — в голосе Любимого и Родного промелькнуло легкое смущение, — в Барал-А-Ладжоке прекраснейший из проспектов назван в твою честь. И там, под баньянами, где некогда стояли капища поганых божков, вольно гуляет твой дух. Но тело твое здесь, в городе, который ты знал как Пао-Тун. Мы не благодарим тебя: братьев не благодарят. Мы склоняемся перед тобой, брат мой Андрей, и друзья твои с далеких планет навсегда останутся нашими друзьями. Дай-дан-дао-ду!