Джузеппе… Ричард Бык Штайнер… Вонючка Петренко.
Все они здесь, где бы ни были похоронены. Найти, выкупить, если придется — взять с боем, привезти сюда и похоронить — я сделал это традицией и убежден, что был прав.
А вот у Наставника нет могилы на нашем кладбище.
Нет и не будет. Наставника Пака пристрелили, как крысу в темном трюме звездолета, и я не стыжусь того, что имею прямое отношение к этому. Ему нечего было уже делать в этом мире. Подозреваю, нечего делать и в том, но Господь милосерден и в благости своей, наверное, подыскал Наставнику местечко по способностям…
Ненавидел ли я его? Когда-то думалось, что да. Теперь не знаю. Скорее просто презирал. Рядовая горилла, устраивавшая всех и потому досидевшая на посту «капо деи тутти капи» почти до девяноста, киллер, сделавший карьеру на ликвидации, — вот кем был Пак Сун Вон; он цеплялся за старые методы и не умел чуять новых веяний. Мишура, обряды, громкие титулы — вместо ясной стратегии. Гоп-стопы вместо серьезного вложения капиталов. Ненависть властей и страх граждан. Вот чем было то, что при нем называлось Организацией; впрочем, и это болото существовало лишь на бумаге; имелись сотни слабо связанных отделов и чисто формальный, редко собиравшийся слет планетарных капо…
Мы стояли на пороге краха. А Пак, докатившийся уже до ликвидации комиссара «Мегапола», ничего не понимал и понимать не хотел. Зато к девяностолетию заказал коллективу авторов книжку воспоминаний. Бедняга всерьез надеялся получить Нобелевскую по литературе.
И тогда я понял, что пора сказать слово.
Среди тогдашнего старичья я считался сявкой, мальчиком на побегушках: «Атти, сбегай! Атти, распорядись!» И так далее. А ведь мне было пятьдесят три года, и я давно подрос. И Бибигуль, урожденная Корлеоне, рода, умевшего делать большие ставки, уже поглядывала на меня с недоумением.
Вот почему — Рамос.
Я ни в чем не сомневался, когда шел к нему. Шел без предупреждения и без охраны. Он, впрочем, тоже умолчал в своем ведомстве о предстоящей встрече. Похоже, тогда он уже никому не верил. И, наверное, был прав.
Я изложил ему свое видение ситуации. И он, поразмыслив, признал мою правоту. Потому что между нами не было крови, а это — великое дело. Лишь тот, чьи благородные предки по отцу рождены в предместьях Палермо, а достойные пращуры по матушке произросли в рощах под Кандагаром, иными словами, только такие, как я, могут до конца понять, что это такое — вендетта. И поэтому я отдал ему Наставника, отдал с потрохами и пообещал еще большее, взамен же попросил одного — не ставить мне палки в колеса. Никогда не забуду его налитых кровью глаз; передо мной стоял псих, это было несомненно, однако, сумасшедший или нет, но он понял мою идею… и мы расстались, вполне поняв один другого.
Я похоронил Организацию и был потрясен, насколько легко оказалось это сделать. Все громкие титулы ушли в прошлое вместе с дурацкими камешками во рту, отсеченными мизинцами, пустой говорильней, пальбой по пустякам и безудержной лестью. Я создал Хозяйство, и спустя два, много — три года моя логика была понята и признана всеми. Новый порядок, если угодно. Но — порядок. Заслуженные мумии поехали разводить цветочки. Те, кто решил пискнуть, отправились на огороды же, но уже в качестве удобрений. Я достаточно много знал о каждом из них, а информация имеет свойство утекать, и никто не посмеет обвинить меня в том, что она утекала именно к Рамосу, а каждый из старых корешей Пака был для него кровником, и он не собирался консультироваться ни с кем, тем более что был к тому времени на пенсии.
Подумать только: крохотная утечка данных время от времени, помноженная на отставного психопата… и все. Мне оставалось только провести зачистку осиротевших кланов, чтобы исключить возможность вендетты. А это было вовсе не сложно…
Да, этой комбинацией я горжусь по сей день.
– Дон? — Я, кажется, задремал; ребята стояли около скамейки, и на лице Владо Кота читалось явное беспокойство. — Вы в порядке?..
– Да, вполне… — откликнулся я, заставляя себя бодриться. В здоровом теле — здоровый дух; это верно и для юридических лиц. И я, душа Хозяйства, должен быть бодр, пока не подрастет Хайдар-Али. Не на Джанкарло же оставлять все…
– Может быть, вам стоит поехать домой? — подключился Слоник и тут же добавил, словно защищаясь: — И хозяйка волноваться станет!..
Ну что ж, пожалуй; в самом деле, не стоит волновать Бибигуль.
Ночью я не смог заснуть. Приснился крематорий и добела раскаленная печь, куда неторопливо заталкивали меня, живого еще, некие тени в красно-белом. И самое страшное, что не кричалось.
Закинув руки за голову, я лежал и глядел в потолок.
Почему-то вспомнился Холмс, хотя я и запретил себе думать о нем хотя бы дня три.
Он ведь ненавидел меня и, может быть, как раз потому, что все мои идеи обросли плотью, встали на ноги, и само существование Хозяйства стало оскорблением для меня, именно потому, что, вопреки всему, во что он верил, Хозяйство подписало мир с Его Величеством Законом, но пакт был заключен на моих условиях.
Лично я верю в закон, как в Бога. Там, где не соблюдается его буква, любая сволочь, возомнившая себя санитаром общества, может открыть пальбу по моим сотрудникам, может ворваться в дом и переворошить вещи, может, наконец, закрыть меня и выбить из пожилого человека все, что заблагорассудится. И сделает это, кстати, под радостный визг быдла, запуганного россказнями о «кознях мафии».
Этого не мог уразуметь Пак, и потому он стал лишним. Я же понял давно, и последние лет десять мои юристы если и имеют дело с Большим Жюри, то разве что по вопросам, связанным с налогами…
И в первую очередь я приказал изменить символику.
Одинокий волк был эмблемой Организации; Наставник гордился им, не соображая по скудоумию, что волков стреляют без предупреждения, тем паче если они одиноки.
На бланках Хозяйства — лошадь. Понурая, усталая коняга, готовая хоть сейчас в хомут.
И это, на мой взгляд, верно.
…Никогда не забуду тот день, когда я изложил свою концепцию дорогим коллегам. Они еще не поняли тогда, что наступили новые времена, и были, по-моему, не слишком довольны… Еще бы! Стол заседаний был столом, а не скопищем пойла с закусоном, а я встретил гостей сидя, без похлопывания по плечу и поцелуев, чем никогда не пренебрег бы Наставник Пак.
– Вопросы? — осведомился я, завершив короткий доклад.
Вопросы, естественно, были.
Как насчет бугров? [6] — от Рыжего Руффо, несостоявшегося кронпринца, приемного сына Наставника (памятник: вздыбленный лев на нефритовом пьедестале, южный сектор, по аллее налево).
Как насчет бобров? — от Кацуери, лейтенанта «торпед», тоже очень недовольного кадровыми перестановками (памятник: гранитная плита с иероглифами, юго-восточный сектор, сразу около синтоистской часовенки).