В шикарно оборудованном спортзале Степа немного задержался. Ему очень понравились манекены для Вин Чун, и он спросил: если хозяин такой добрый, что дает всем подряд почитать книги из своей библиотеки… а манекен напрокат он не даст? Ненадолго, лет этак на пять-семь…
Шутка показалась мне забавной, и я живенько в ней поучаствовал: один экземпляр в нашем бункере будет смотреться сиротливо, так что надо просить весь деревянный уголок с манекенами, ибо в нем все устроено по фэнь-шую, гармонично и правильно, можно сказать, в ансамбле.
Доктор совершенно серьезно ответил, что весь уголок — это, наверное, перебор, а вот насчет одного манекена можно спросить. Хозяин человек не жадный, может подарить.
— Ух ты… В таком случае, может, он мне пару раритетов из библиотеки подарит? — оживился я.
— Может, и подарит, — рассеянно кивнул доктор. — Эти книги все равно никто не читает, они здесь не более чем антураж…
Библиотека в самом деле оказалась весьма впечатляющей, но похозяйничать в ней нам так и не удалось.
Дело в том, что библиотека здесь, как это ни странно звучит — всего лишь огромная приемная при кабинете хозяина. То есть другого входа нет, чтобы попасть в кабинет, нужно пройти через библиотеку.
На симметричных диванчиках по обеим сторонам от двери кабинета сидели крепенькие книголюбы в хорошо шитых костюмах (без значка в петлице) и со служебным выражением следили за каждым нашим движением. Чуть поодаль, у окна, Домовитый с каким-то густо-кудрявым типом вполголоса вели беседу. Вид у обоих был озабоченный и совсем непраздничный. Наш шеф нервно теребил платок, а кудряш регулярно поглядывал на дверь кабинета, словно бы ожидая приглашения войти.
— Быстрые вы мои, — недовольно пробурчал Домовитый, увидев нас. — Я позову, когда надо будет…
И тут же сделал замысловатое движение глазами: сначала показал на дверь кабинета, затем плавно перевел взгляд на выход.
Я шефа знаю достаточно хорошо, так что, опуская все тонкости и нюансы, сразу перевожу на рабоче-крестьянский: «зря приперлись, не до вас, убирайтесь вон».
Мы дисциплинированно развернулись и покинули библиотеку.
Не повезло, однако.
— Мой просчет, — признался доктор. — Мог бы сообразить, что кабинет занят…
* * *
Дабы разнообразить впечатления, в зал с печальным оркестром мы возвращались по другому маршруту: через БПК и оранжерею.
БПК (банно-прачечный комбинат) доктор обозвал тутошнюю сауну с бассейном, а оранжерею, учитывая размеры и обилие стекла, с полным правом можно было назвать зимним садом.
В бассейне плескалась парочка толстяков с квартетом задорно визжащих девиц. Жизнерадостные толстяки оказались очень дружелюбными и с ходу принялись зазывать нас, чтобы присоединялись к ним (а ведь мы даже не были представлены друг другу). Доктор, однако, негромко выдал рекомендации:
— Не советую. Я их знаю…
…после чего мы вежливо отказались и пошли дальше.
— Эй, вьюноши, кого вы слушаете?! — весело крикнул нам вслед один из толстяков. — Ваш доктор — му…ак и зануда, бросайте его, идите к нам!
После такого чудесного напутствия у меня сложилось впечатление, что нашего доктора тут знает каждая собака, а толстякам, помимо всего прочего, кое-что известно и о нас. Иначе было бы сказано просто «доктор», а не «ваш доктор».
Испорченный штампами богемной хроники, я полагал, что в оранжерее мы застанем парочку целующихся гомосеков или, на худой конец, банду местных тинейджеров, втихаря потребляющих «кокс».
На самом же деле там оказались полтора десятка молодых мамаш, которые с умилением наблюдали за своими резвящимися детишками. Молодых не в том плане, что с колясками и набухшими сосцами, звенящими от прущей на волю живительной влаги, а просто все они были примерно моего возраста, чуть старше, чуть младше, одним словом, где-то в районе до двадцати пяти.
Все мамаши, как на подбор, были ухоженными, но некрасивыми, и ни разу не сексуальными. Девицы в народных костюмах, на которых мы напоролись в зале, по сравнению с ними были просто королевами красоты.
Мамаши сидели в удобных креслах, потягивая коктейли, негромко переговариваясь, и смотрели сквозь стеклянную стену оранжереи во двор.
Во дворе, или, вернее сказать, в парке, была оборудована живописная опушка берендеевского леса, грамотно отредактированная в рождественском формате: старинные «газовые» фонари, исполинская елка с игрушками, разноцветные гирлянды, вспыхивавшие в полумраке парка мистическими огоньками, вылепленные из снега домики, традиционные снеговики и четырехскатная ледяная горка.
Детишек было десятка два, их развлекали примерно столько же аниматоров в сказочных костюмах и масках, так что в парке имела место очень даже неслабая массовка — шумная, задорная, визгливо-крикливая и во всех отношениях радостная и живая.
От этой массовки за версту несло неподдельным весельем и чистым, ничем не замутненным детским счастьем. Некрасивым мамашам, судя по всему, это нравилось, и они были очень довольны.
Наблюдая за этой рождественской идиллией на фоне медленно падающих снежинок, я машинально отметил, что в стройных рядах аниматорского сословия прослеживается некоторый волюнтаризм. Наряду с традиционными сказочными зверушками — черепашками-ниндзя и леприконами, которые гоняли на снегоходах и палили друг в друга из лазерных пистолетов, помидорами-убийцами, трансформерами, человеками-пауками и прочей живностью — по парку металась парочка привидений, больше похожих на Смерть (только без косы), и некое совершенно безответственное существо в черном балахоне и натуральной чумной маске Medico della Peste.
Сразу хочу оговориться: я не силен в латыни, просто как-то довелось делать чертеж такой маски по просьбе приятеля, который мастерит оригинальные аксессуары для эксцентричных типов, вот и запомнил.
Я отнюдь не сноб и сам люблю под настроение покуролесить, но, на мой взгляд, товарищ в этой страшненькой масочке вел себя крайне разнузданно и беспардонно.
Он гонялся за бедными зверушками (читай, аниматорами и аниматоршами) и, настигнув кого-то из них, валил в сугроб и избивал устрашающего вида дубинкой до полного «умерщвления».
Дубина, разумеется, была игрушечная, мягкая и гибкая, а аниматоры просто на какое-то время переставали двигаться, имитируя смерть, но… само действо показалось мне не совсем корректным для такой аудитории, а где-то даже и зловещим.
Мелкая публика, однако, придерживалась иного мнения: действия злого клювастого чудища неизменно вызывали бурю восторга и всеобщее детское одобрение. Мамаши тоже вполне благосклонно относились к происходящему, ни одна не возмущалась и не выражала опасений, что это может быть непедагогично.
Мне хотелось узнать, что доктор думает по поводу местных нравов, но он был занят.
Наш мозгоправ общался сразу с двумя мамашами, которые на что-то жаловались, негромко, но деловито и настойчиво, словно были готовы к этому и весь день ждали, что доктор заявится сюда и выслушает их.