Не понял… Надо уточнить — Лиза лучше знает.
— Лизавета, вопрос по Качаловой.
— Качалова… А что-то не припомню такую.
— Ну, жена Сенковского. В девичестве Качалова.
— Так бы сразу и сказал. Спрашивай.
— Где вся мизеркордия до лета 2004 года?
— Ее или мужа?
— Да про мужа на одной страничке все уместилось. Я вот тут ковыряюсь в ее папке — такое впечатление, что не весь материал. Или не туда скопировала?
— Минутку…
Лиза подошла, посмотрела. Бегло проскочила по резервным каталогам, покачала головой:
— Все правильно. Ничего больше нет, данные в полном объеме.
— Так где же мизеркордия до лета 2004 года?
— А не было.
— То есть как это не было?!
— Вот так и не было. До лета прошлого года она занималась эксклюзивным модельным бизнесом и косметикой. А потом забросила все это дело и с головой нырнула в милосердие. Так что, коллега, зря катишь бочку: данные в полном объеме, ничего никуда не делось…
Странные какие-то вещи… Дамочка серьезно и успешно занимается прибыльным бизнесом — пусть на деньги мужа, это не принципиально, — организует всякие там выставки, показы и презентации, работает с лучшими кутюрье с мировым именем… Потом какой-то непонятный рубеж — лето 2004 года, после чего нигде ни словом не упоминается об этой ее предыдущей деятельности на косметико-кутюрьевых фронтах… Зато сплошным потоком прет благотворительность. Как будто все бросила и, как правильно заметила Лиза, с головой нырнула в милосердие. Ко всему прочему, что-то у нас там с характером стряслось…
Насчет характера — это тоже из папки со сплетнями и слухами. До лета прошлого года все, что связано с личными качествами мадам Сенковской, звучит стандартным рефреном: добродетельная жена и мать, обаятельная, благоразумная, рассудительная, «железные нервы», короче — образец бизнес-вумен, да и только. А вот после лета 2004-го: взбалмошная, непредсказуемая, скандальная, чуть ли не истеричка, какие-то активные сплетни о молодом любовнике — некоем модном художнике, который вдруг потом куда-то исчез, не из алькова мадам Сенковской, а вообще, из жизни. То бишь вроде бы пропал без вести…
Интересно, что у них там такое приключилось? Какое событие подвигло статс-даму на такую внезапную перемену профиля и характера? По опыту знаю, на ровном месте такие вещи не случаются, обязательно должен быть какой-то мощный привнесенный фактор.
Не может человек просто так, от нечего делать, взять и в одночасье перемениться. Вот по мужу все понятно и ровно: с одной стороны, бизнес, с другой — систематическая многолетняя благотворительность в сфере искусства и медицины. Товарищ не разбрасывается, милосердствует в одном направлении: много лет щедро спонсирует три известных института акушерства и гинекологии. И в плане меценатства — тоже много лет, и все в одну сторону: скупает по всему миру картины, реквизированные в свое время победителями из знаменитой Дрезденской галереи, и возвращает на место. Совершенно бесплатно. Видимо, немцы его за это любят.
А у супруги — этакий внезапный и сумбурный набор клокочущего через край доброхотства: забросив бизнес, взялась вдруг разом курировать полтора десятка детских домов и интернатов для детей-сирот, вошла в попечительские советы ряда знаменитых подмосковных храмов, зачем-то регулярно посещает Сергиево-Посадскую духовную академию, заделалась основной патронессой Дмитровского Успенского кафедрального собора, последние несколько месяцев самолично занимается его реставрацией (думаю, мастерок все же не держит, а просто дает деньги и смотрит, как там идут работы) и бьется на самых высших уровнях за возвращение на прежнее место из запасников Государственной Третьяковской галереи чудотворного Животворящего Креста, явленного в Дмитрове в 1295 г. (современные искусствоведы датируют его XV в.) и до 1933 года пребывавшего в Успенском соборе…
Так, стоп… Нашел какое-то общее место — чисто на слух, как дирижер услышал в звучании оркестра фальшивую ноту. Только с чем общее — пока не понял… А! Дмитров же. Тупею, что ли?
— Валера, ты где там свечки ставил?
— Ты чего, профессор? — Валера украдкой покосился на Лизу и сердито нахмурился. — Какие свечки? Я здоров, как бык!
— Да не те свечки, горе ты луковое! Есть ведь еще и нормальные, обычные, в первичном значении этого слова свечки — восковые, что в церкви ставят! Как тот собор называется, куда ты ходишь?
— Он не «тот», — Валера неодобрительно покачал головой. — Он у нас один такой. Дмитровский Успенский кафедральный собор. А тебе зачем?
У меня мгновенно подскочило давление и внезапно задергался глаз. Вот так ничего себе, «общее место»! Нет-нет, погоди, Костик, ты у нас молодец насчет извилинами погудеть, но не так же сразу…
Такого просто не может быть. Чтобы за полчаса, пользуясь исключительно досужими слухами, сплетнями и статейками из бульварной прессы…
А с другой стороны… Почему бы и нет?! Если не зацикливаться на исходном наборе данных и немножко выйти за пределы стандартной системы координат…
Чем отличается прямоходящий хомо Сенковский от такого же хомо Ростовского? Нет, про деньги и власть говорить не будем, это наносное. Это понятия, присущие цивилизации, то есть недавние в принципе вещи, возрастом едва ли в тысячу лет. А мы рассматриваем гораздо более древние проявления человечьей сущности — эмоции и чувства, которым несколько миллионов лет. Разницу улавливаете? А если позиционироваться именно в этой системе координат, прямоходящий Ростовский на порядок лучше кривоездящего и косолетающего Сенковского. Хотя бы потому, что на семнадцать лет моложе и гораздо симпатичнее.
Кроме того, он, наверное, очень красиво тоскует. Завораживающе… Я в истероидных характерах малость понимаю, здесь огромное значение может сыграть какая-нибудь мимолетная, сиюминутная эмоция. Этакий тонкий чувственный шлепок на фоне определенных обстоятельств, срабатывающий как детонатор, который запускает мощный лавинообразный процесс, не поддающийся учетам и анализу…
Ну, проще говоря — тут имеет место любовь, как это ни банально звучит. Не буду терминологией травить, покажу, как я это вижу.
Внутреннее убранство храма, баюкающий речитатив молитвы, благовония, таинственное мерцание множества свечей… Прекрасный витязь, преклонивший колено у аналоя, в пронзительных голубых глазах — вселенская скорбь, слезинка по щеке катится…
А тут, рядышком, за колонной — внезапная свидетельница витязевой скорби, у которой (еще одно общее место — надо будет все же с этим разобраться как-нибудь на досуге…) год назад чего-то там такое глубокое случилось, что заставило переменить весь образ жизни…
А еще рядышком, может, с другой стороны или вообще где-то на хорах (уж не знаю, как они там ухищрялись, но наверняка присутствовали), бдительные ребята из СБ мужа. Это уж как водится. Великий умник муж наверняка догадался еще год назад, что за трагически впавшей в истерию любимой женщиной нужно денно и нощно приглядывать. Как бы чего не выкинула из ряда вон.