— Добрый вечер, — как ни в чем не бывало поздоровался Серега с богатырями в балахонах. — Мы можем войти?
— Вечер добрый, — вполне приветливо отозвался один из «балахонов». — Конечно, можете. Вот, поговорите сначала…
Последовал экономный жест в сторону открытой двери микроавтобуса.
— Привет, ребята, — нам не было видно, кто там сидит на переднем месте в микроавтобусе — свет не включают, можно различить лишь очертания фигуры на фоне тусклых отсветов панели. А голос хороший. Такой глубокий приятный баритон, очень уверенный, привыкший командовать и как будто бы вообще весь из себя состоявшийся. — По какому вопросу?
Да, вариант «а ты кто такой?» или «какое твое собачье дело?», сами понимаете, здесь не проходит. Человек ведет себя так, будто вся эта территория и то, что на ней понастроено, принадлежит ему лично, а мы забрели сюда по недоразумению, не заметив табличек «частная собственность». Присутствие крепышей с оттопыривающимися полами балахонов этак ненавязчиво подтверждает: это не просто бравада, товарищ так ведет себя, потому что имеет полное право.
— Мы к Володе Кудрину, — уверенно завел отработанную песнь Серега. — Вот — представитель… Комитет… Юра Логинов… Страховка…
Без эмоций отслушав песнь, «баритон» уточнил:
— Все?
— Ну… А что еще вы хотите услышать?
— Не стыдно?
— В смысле?
— На вид такой приличный молодой человек… Не стыдно вам такую ахинею нести?
— Послушайте…
— Слушал уже. Неужели не хватило ума придумать что-нибудь более правдоподобное?!
— Комо? Ло сьенто но энтэнди эсо! — счел нужным вмешаться я.
— Боже мой, где вы взяли это чучело? — с искренним возмущением воскликнул «баритон». — Кстати, товарищ испанец…
«Баритон» попиликал кнопками и протянул мне телефон. Жест вполне интернациональный, опасности вроде бы не представляет, если совесть чиста — отказываться не стоит. Я взял телефон, но на всякий случай уточнил:
— Ке сигнифика эсто?
— Вот ему все и скажете!
Мой телефонный собеседник скороговоркой нес что-то по-испански, я вылавливал отдельные знакомые слова из этих витиеватых кружев, вполуха слушал, как «баритон» вставляет Сереге за плохую организацию легенды — словно начальник нерадивому подчиненному, и медленно, но верно наливался жаром стыда. Хорошо, темно — не видно. Вот так все просто: дайте реально испаноговорящего товарища на провод — и привет всей конспирации.
Судя по тону, собеседник задавал какие-то вопросы, я однообразно нудил в ответ:
— Энтьендо… Дэ акуэрдо… Си… Си…
Общались мы не более минуты: телефонный «испанец» вдруг резко оборвал «кружева» и на чисто русском спросил:
— Ну и какого хрена? Ну-ка, передай трубку…
Я тяжело вздохнул и послушно передал трубку. «Баритон» коротко переговорил с абонентом…
— Ну, понятно, я так и думал. Он такой же испанец, как и я! Так что, коллеги, прекратите ломать эту дешевую комедию…
В этот момент у «баритона» (или в том месте, где он сидел) что-то музыкально пискнуло и раздался приглушенный голос:
— Первый?
— Слушаю, — ответил «баритон».
— Ты знаешь, ему есть что сказать. Не хочешь послушать?
— Минутку… — «баритон» на секунду задумался, затем с какой-то нездоровой озабоченностью сказал: — Ну что ж, это меняет дело… Ребята, давайте так: два вопроса — два ответа, и расходимся по своим делам.
— Задавайте, — с ходу согласился Серега, даже не пробуя оспаривать мое порушенное «испанство».
— Первый, как обычно: на кого работаете?
— А можно сразу второй?
— Запросто. Второй вопрос такой: кто у вас начальник?
— Какого начальника вы имеете в виду?
— Верное уточнение, капитан, — одобрил «баритон». — Меня совершенно не интересует руководитель операции. Назовите мне фамилию начальника вашего ведомства или, на худой конец, лица, которое инициировало разработку.
— Ой, столько всего сказали… — Серега на «капитана» не повелся. — Вы, наверное, бывший полковник?
— Бывших полковников не бывает, капитан, — веско поправил Серегу «баритон». — Бывает либо полковник запаса, либо полковник в отставке. А для вас я всегда, пока вы носите погоны, — господин полковник.
— Как скажете, — смиренно согласился Серега. — Но насчет «разработки» я что-то не понял…
— Зря вы так, — осуждающе протянул «баритон». — Что за дурацкие игры в военную тайну? Вы вообще тут ни при чем, все вопросы теперь будут решать с вашим высшим руководством. Ну?
— Вы нас с кем-то путаете, — все тем же елейным тоном заявил Серега.
— Не пожалеете?
— Насчет?
— Всего-то делов: назвать начальника. Установить вашу ведомственную принадлежность — раз плюнуть. И стоит из-за этого так страдать?
— В смысле? Что значит «страдать»?
— Все, понял, хватит дурака валять, — «баритон», даже не повышая голоса, коротко скомандовал: — Наручники, в бокс!
— Спокойно… — в затылок мне тотчас же уперся тупой теплый ствол (под мышкой держали, не иначе). — Ручки…
Нас очень сноровисто и аккуратно окольцевали наручниками в положении «руки за спину» и бегло обыскали. Зря стараетесь, господа хорошие. Оружия нет, а все остальное вам неинтересно. Старая добрая традиция: на задание — ни единой лишней бумажки. Единственная ваша добыча — это наши телефоны и листок с адресом, исполненный ручкой Марины.
— Телефон включен, — доложил товарищ, обыскивавший Серегу.
— Мне не нравится, как вы с нами обращаетесь, — буркнул Серега. — Даже очень не нравится!
— Это что, кодовая фраза? — баритон презрительно хмыкнул. — Сейчас на выручку примчатся? Зря стараетесь: мы и сами не прочь пообщаться…
Телодвижений я не видел — лбом в этот момент подпирал холодный борт микроавтобуса, но понял, что мобильный Сереги передали «баритону».
— Ага… Ну все, хватит там в прятки играть! — хорошо поставленным начальственным тоном распорядился «баритон» (очевидно, в наш телефон!). — Подъезжайте к боксу, обсудим наши дела…
Вот и все, кончилось инкогнито нашего прикрытия. Интересно, как сейчас поступит Петрушин, не имеющий установки на именно такое развитие событий?
Нас завели в бокс, с нами проследовали один из крепышей — конвоир и импозантный мужчина лет сорока. В боксе удалось рассмотреть его как следует: симпатичный, атлетически сложенный тип, аккуратно стриженный, в черном кожаном плаще. Взгляд очень уверенный, властный, и вообще… Короче, хозяин положения. Это как минимум. А там, глядишь, как обернется — может, и наших судеб!