На сей раз сквозь хрип вокса прорезался женский голос:
— Талос.
— Бегите. Бегите как можно дальше отсюда и от этого мира, несущего одну смерть. Бегите в последний город и садитесь на первое же судно, покидающее планету. Империум приближается. Они станут залогом вашего спасения. Но помните о том, что я сказал. Все мы — невольники судьбы. Если Вариилу удастся вырваться живым из этого безумия, однажды он придет за ребенком. Неважно, как далеко вы убежите.
— Возможно, он никогда нас не найдет.
Смех Талоса наконец-то утих, хотя пророк продолжал улыбаться.
— Молитесь о том, чтобы не нашел.
Вдох ножом вошел в его разорванные легкие. Он привалился спиной к зубцам стены, закряхтев от боли в переломанных ребрах. Серая мгла медленно затягивала мир вокруг. Пальцы потеряли чувствительность. Пророк положил одну руку на потрескавшийся нагрудник с ритуальным изображением оскверненной аквилы, дочиста отполированным дождем. Вторая легла на болтер — оружие Малкариона, которое Талос выронил раньше, во время боя. Окостеневшими пальцами пророк закрепил двуствольный болтер на бедре и снова медленно втянул ледяной воздух в легкие, не желавшие больше дышать. Кровоточащие десны окрасили зубы в розоватый цвет.
— Я иду за ней.
— Не будь идиотом.
Талос поднял голову, позволяя струям дождя смочить раны. Странно, что мимолетное милосердие заставило их поверить, будто они могут говорить с ним в таком тоне. Он заставил себя подняться на ноги и зашагал по обвалившимся, выщербленным бастионам, сжимая в руке сломанный клинок.
— Она убила моих братьев, — сказал пророк. — И я иду за ней.
Сначала он направился туда, где лежал Кирион. Метательная звезда почти ничего не оставила от его груди: черный огонь пожрал плоть и кость грудной клетки и лежавших под ней органов. Он снял шлем Кириона, прикасаясь к нему осторожно — отчасти чтобы не потревожить собственные раны, отчасти из уважения к умершему.
Когда Кирион вцепился в его запястье, Талос изумленно моргнул. Черные глаза брата завращались в глазницах, ничего не видя и оставляя след из дождевых капель, схожий со слезами-молниями на его наличнике.
— Узас, — просипел Кирион.
В открытой воронке его грудины трепетало одно легкое. Одно сердце все еще слабо сокращалось.
— Это Талос. Узас мертв.
— Узас, — повторил Кирион. — Я ненавижу тебя. Всегда ненавидел. Но мне жаль.
— Брат.
Талос повел рукой перед глазами Кириона. Реакции не последовало. Тот был совершенно слеп.
— Талос?
Он взял Кириона за руку, сжав запястье в братском приветствии.
— Я здесь, Кай.
— Хорошо. Хорошо. Не хотел умирать в одиночестве.
Расслабившись, он снова осел на камни.
— Не забирай мое геносемя, — подняв руку, Кирион прикоснулся к глазам. — Я… Кажется, я ослеп. Это неправильная темнота.
Воин стер стекающую с губ слюну.
— Ты не возьмешь мое геносемя, так?
— Нет.
— И не разрешай Вариилу извлечь его. Не позволяй ему прикасаться ко мне.
— Не позволю.
— Хорошо. Те слова, что ты сказал. О войне. Они мне понравились. Не передавай мое геносемя. Я… покончил с этой войной… навсегда.
— Я понял.
Кириону пришлось три раза сглотнуть, прежде чем он смог заговорить снова:
— Я как будто утопаю в слюне.
Но это была кровь. Талос ничего ему не сказал.
— Септимус и Октавия ушли.
— Это хорошо. Хорошо.
Из перекошенного в слабой улыбке рта Кириона потекла смешанная со слюной кровь. Его тело задергалось в предсмертных конвульсиях.
Талос держал его в руках, не говоря ни слова. Паузу, как обычно, заполнил Кирион.
— Я умираю, — сказал он. — Все остальные мертвы. Рабы спаслись… А… — медленно выдохнул он, — а как ты?
Талос подождал, пока последнее дыхание сорвется с губ брата, после чего бережно закрыл его глаза.
Он забрал у мертвого три вещи — не больше и не меньше.
Люкориф лежал неподвижно. Талос обошел его труп по широкой дуге и направился к Вариилу.
Апотекарию до смерти было еще далеко. Пророк нагнал его, когда тот, выдохшийся, с отрубленными ногами, полз по камням. Потеря ног ниже колена отнюдь не смягчила нрав Живодера.
— Не трогай меня, — сказал он Талосу, который пропустил это мимо ушей.
Пророк оттащил его к зубцам крепостной стены, где было немного суше.
Несколько отделений своего нартециума апотекарий открыл, а их содержимое переместилось по большей части в его кровеносную систему.
— Я не умру, — сказал он Талосу. — Я остановил кровотечение, предотвратил риск сепсиса и прочих инфекций, применил пластырь из искусственной кожи и герметизатор для брони, а также…
— Заткнись, Вариил.
— Извини. Кажется, я переусердствовал со стимуляторами, но надо было учесть экстренность ситуации. Я не привык…
— Заткнись, Вариил, — сказал Талос, сжимая руку брата, запястье к запястью. — Я иду за ней.
— Пожалуйста, не рискуй своим геносеменем.
— По правде, тебе очень повезет, если оно уцелеет.
— Это огорчает меня.
— И если ты сумеешь убраться с этой проклятой планеты, не трогай геносемя Кириона. Пусть он покоится с миром.
Вариил склонил к плечу голову, мокрую от дождя.
— Как пожелаешь. Где катер? Он вернется?
— Прощай, Вариил. Восьмой легион еще будет гордиться тобой. Мне не нужно быть пророком, чтобы это предсказать. — Он указал на пояс Вариила со всеми карманами, патронташем и запасными обоймами. — Я возьму это, если ты не возражаешь.
Вариил возражать не стал.
— Как я выберусь с Тсагуальсы, если катер не вернет меня на корабль Делтриана?
— У меня есть предчувствие, что воины легиона придут сюда однажды ночью, они пожелают своими глазами увидеть, что тут произошло.
— Догадка? — поинтересовался Вариил, нажимая клавиши на нартециуме.
— Хорошая догадка, — ответил Талос. — Прощай, брат.
— Умри с честью, Талос. Благодарю тебя за Фригию.
Пророк кивнул и оставил последнего выжившего брата в струях дождя.
Она пошла за ним, когда вой железного воздушного охотника стих и расстояние поглотило рев его турбин. Тогда она выступила из теней и помчалась вниз по крепостной стене, легко балансируя копьем в уцелевшей руке.
Шелковая грива струилась вслед за танцовщицей-мечницей, не забиваясь в глаза. Храм баньши мира Ультве нуждался в ней, и в храм баньши она пришла. Раскол между провидцами мира-корабля не добавил удачи, как и разделение сил, последовавшее за ним.