— Ты это слышишь? — спросил он Талоса.
Пророк, стоявший рядом с Меркуцием и Узасом, ничего не ответил. Вариил и Делтриан приглушенно совещались о чем-то у центральных столов управления.
— Что случилось? — поинтересовался Кирион.
Талос обернул к нему череполикий наличник шлема.
— Мы пока не знаем.
— Но Малкарион пробудился?
Талос провел его в стазис-помещение. Эхо их шагов отражалось от железных стен. Саркофаг Малкариона оставался на своем мраморном пьедестале, прикованный цепями и опутанный сотнями медных проводов, силовых кабелей и трубок системы жизнеобеспечения. На саркофаге в мельчайших деталях была изображена триумфальная смерть Малкариона: золото, адамантин и бронза сплелись, воздавая честь торжествующему Повелителю Ночи, который, закинув голову, оглашал звездные небеса победным криком. В одной руке его был шлем воина Белых Шрамов, увенчанный конским хвостом; в другой — шлем чемпиона Имперских Кулаков. И наконец, его ботинок вдавливал в терранскую грязь горделивый шлем лорда-капитана Кровавых Ангелов.
— Стазисное поле отключено, — заметил Кирион.
— Так и есть, — кивнул Талос, подходя к одной из дополнительных консолей, окружавших центральный постамент.
Его пальцы простучали по нескольким пластэковым клавишам. Как только он нажал на последнюю клавишу, зал огласился мучительными воплями, живыми и человеческими, но с примесью металлического лязга, треска и жужжания.
Крики были настолько громкими, что Кирион вздрогнул. Его шлему потребовалось несколько секунд, чтобы приглушить звуки до терпимого уровня. Насчет источника криков у воина сомнений не возникло.
— Что мы с ним сделали? — охнул он.
Крики затихли, когда Талос отключил связь саркофага с внешними колонками.
— Как раз это сейчас и пытаются выяснить Вариил и Делтриан. Похоже, раны, полученные Малкарионом на Крите, необратимо повредили его рассудок. Невозможно предсказать, что он сделает, если мы подключим его к ходовой части дредноута. Насколько я могу судить, накинется на нас.
Кирион очень тщательно обдумал следующие свои слова.
— Брат…
Талос повернулся к нему.
— Говори.
— Я ведь поддерживал тебя, так? Ты носишь мантию нашего командира, но она тебе не совсем подходит.
Пророк кивнул.
— У меня нет и желания быть вождем. Я этого и не скрываю. Разве ты не видишь, что я делаю все, чтобы возродить нашего настоящего капитана?
— Я понимаю, брат. Ты живое воплощение фразы «не в том месте не в то время». Но ты справляешься. Рейд на Тсагуальсу прошел отлично, и мы обратили Саламандр в бегство на Вайконе. Мне плевать, что ты планируешь. Остальные либо готовы доверять тебе, либо предаются излишествам по мере сил. Но это…
— Я знаю, — ответил Талос. — Поверь, я знаю.
— Он герой легиона. Твоя жизнь и смерть зависят от того, как ты обращаешься с ним, Талос.
— И это я знаю.
Талос провел ладонью по вырезанной на саркофаге картине.
— Я сказал им, чтобы ему позволили умереть на Крите. Он заслужил покой забвения. Но Малек — будь он проклят, где бы ни находился, — отменил мой приказ. И когда Делтриан пронес гроб на борт, это все изменило. Он так и не умер. Возможно, я ошибался, полагая, что он утерял вкус к жизни в этой оболочке, — ведь он так отчаянно боролся за существование, когда с легкостью мог умереть. Мы могли бы воспользоваться его советами, Кирион. Он должен был снова встать рядом с нами.
Кирион сжал наплечник брата.
— Делай следующий шаг с осторожностью, брат. Мы стоим на краю полной анархии.
Несколько долгих мгновений он сам смотрел на саркофаг.
— Что предложили Живодер и техножрец?
— Оба они считают, что раны его неизлечимы. Они также сошлись на том, что он все еще может быть свирепым — пускай и ненадежным — бойцом. Вариил предложил контролировать Малкариона с помощью болевых инъекций и точечных пыток. — Талос покачал головой. — Как зверя, которому злые хозяева нацепили ошейник и учат битьем.
Кирион от этих двоих ничего другого и не ждал.
— И что ты собираешься сделать?
Талос заколебался.
— А что бы ты сделал на моем месте?
— Честно? Сбросил бы органические останки в космос, не оповещая никого из легиона, и поместил бы в саркофаг одного из тяжелораненых. Распространил бы слухи, что Малкарион умер во время обряда воскрешения. Тогда обвинять было бы некого.
Пророк уставился ему в лицо.
— Как благородно с твоей стороны.
— Посмотри на наши доспехи. На плащ из человеческой кожи, который носит Узас, на черепа, висящие у нас на поясах, на содранные лица на наплечниках Вариила. В нас не осталось ни капли благородства. Необходимость — это все, что мы знаем.
Талос смотрел на него по меньшей мере целую вечность.
— И в чем причина этой внезапной пламенной проповеди?
Кириону вспомнился Люкориф и слова вожака Кровоточащих Глаз.
— Просто моя природная заботливость, — улыбнулся он. — Так что же ты все-таки сделаешь?
— Я приказал Вариилу и Делтриану успокоить его с помощью синаптических супрессоров и медикаментов. Возможно, есть еще способ до него достучаться.
— А если нет?
— Я разберусь с этим, когда буду знать наверняка. А теперь пришло время разыграть карты. Пришло время Октавии.
— Навигатора? А она к этому готова?
Чем бы «это» ни было, — мысленно добавил он.
— Ее готовность не имеет значения, — ответил Талос, — потому что у нее нет выбора.
«Эхо проклятия» мчался по темным волнам, подгоняемый плазменным реактором, ведомый машинным духом в сердце корабля и направляемый третьим оком женщины, рожденной в колыбели человечества.
Талос стоял у ее трона, закрыв глаза, и прислушивался к воплям эфирного моря. О корпус корабля бились сонмы душ, смешанные с жизненной субстанцией демонов. Они мотали судно и перекатывались через него бесконечными ревущими валами. Он слушал, впервые за многие десятилетия по-настоящему вслушивался в эти звуки и снова погружался в музыку тронного зала своего отца.
С его губ сорвался свистящий вздох. Сомнения ушли. Ушла тревога о том, как и куда вести оставшуюся с ним горстку воинов и на что потратить жизни его рабов. Почему он не сделал этого раньше? Почему он никогда прежде не замечал сходства этих звуков, пока ему не сказала Октавия? Он знал все легенды, предостерегающие тех, кто слишком внимательно вслушивается в песню варпа, но ему было сейчас все равно.
Навигатор, истекая потом, смотрела в темноту, состоящую из тысяч оттенков черного. Темнота то сердито кричала на нее, выплескивая боль в ударах душ о корпус корабля, то звала — безымянные твари манили ее теми же когтистыми клешнями, которыми пытались разорвать металлическую обшивку.