Андрей поморщился и машинально поднял пустой стакан. Опрокинул его, но оттуда, как и следовало ожидать, не вылилось ни капли. Нет уж, сколько можно так изводить себя? Все равно ничего не поправишь. Не вспомнить ли о чем-то приятном? О чем-нибудь из глубокого детства? Запах молотого кофе всегда наводит его на эти воспоминания…
Дома у них, по правде говоря, кофе не водился. Насколько Андрей помнил, ни мать, ни отец его не пили. Не любили? Или попросту отказывались из соображений экономии, считали, что дорого? Тот же чай не в пример дешевле и привычнее. А может быть, просто достать не могли, в те времена нельзя было купить самых обыкновенных вещей, даже жизненно необходимых. Все — «доставали». Молоко, хлеб и овощи в магазине еще есть, только очередь надо за ними отстоять, а, скажем, мясо — уже проблема. Сейчас даже в голове не укладывается, как они жили тогда — но ведь жили же как-то… А нынешним детям, наверное, и не объяснишь, что в его детстве не то что не было ни кока-колы или там фанты — слов-то таких не знали. Лимонад и сок маленькому Андрюшке покупали лишь изредка, а дома пили в основном чай. Грузинский, в пачке кубиком, с зеленой невыразительной картинкой на обертке. И только если сильно повезет — ну, дадут кому-то из родителей в праздничном «заказе» на работе — тогда индийский «со слоном».
А вот бабушка, мамина мама, та не могла жить без кофе. При своем пониженном давлении она всегда жаловалась: если не выпьет с утра чашку кофе, а лучше две, головы не поднимет с подушки. Андрюшка тогда был совсем маленький, что означает «пониженное давление», не понимал, но слова его завораживали, казались частью священного бабушкиного кофейного ритуала, когда в ее квартиру вселялся дух кофе.
Дефицитным продуктом бабулю обеспечивала соседка Нина, продавщица овощного отдела в гастрономе на углу. Андрей видел ее последний раз лет двадцать пять назад, но помнил отлично. Полная разбитная бабенка неопределенного возраста, с золотым верхним передним зубом, с нарумяненными щеками и вечно отросшими темно-серыми корнями «перекисных» волос. Одевалась Нина не слишком опрятно, но никогда не выходила из дому, не накрасив губ ярко-алой помадой. И ногти у нее, хоть и с вечной черной каймой, всегда были покрыты облупившимся ядовито-красным лаком. Прямо как у нынешних модниц — в тон помаде, усмехнулся Андрей. Как хорошо ему все это помнится!
Да, та самая Нина приносила бабушке плотные коричневые бумажные пакеты с кофейными зернами. Интересно, какова была наценка? Теперь этого не узнать… Ни бабушки, ни Нины давно нет на свете. А воспоминания остались, да какие яркие и почти осязаемые! О том, как бабушка, такая вся домашняя и уютная, в собственноручно сшитом зеленом клетчатом фартуке, распечатывает на кухне хрустящий пакет и высыпает твердые зерна в ручную кофемолку. Маленький Андрей тут как тут. Ему тоже хочется покрутить тугую пластмассовую ручку, очень тонкую и оттого неудобную. Но еще больше хочется, чтобы бабушка разрешила взять одно зернышко. Вкус разгрызенного кофейного зерна всегда очень нравился Андрею, он напоминал шоколад и в то же время казался каким-то другим, даже еще лучше, чем шоколад. Только став старше, Андрей понял, что ему нравится как раз горький шоколад. А в детстве мама иногда покупала ему молочный, и он никак не мог объяснить ей, чего он хочет.
Как ни странно, пить кофе Андрею тогда совершенно не хотелось. Совсем другое дело — разгрызть чудное темное зернышко. И он всегда старался оттянуть этот момент. И, надо сказать, каким-то образом ему это удавалось. С утра получив от бабушки «кофеинку», как он называл зернышко, он прятал ее за щеку и бегал так с ней чуть ли не целый день, минимум до обеда, а случалось, что и до вечера, мусоля зерно во рту, не торопясь его раскусить.
Ну и конечно — запах! Чаще всего маленький Андрей, когда оставался у бабушки, просыпался именно от него, и он до сих пор помнит то радостное ощущение на границе меж сном и явью, когда так трудно открыть глаза, и пока ты не понимаешь, отчего это так хорошо на душе… И лишь потом, разлепив наконец веки, осознаешь, что это бабушка в кухне готовит кофе, а впереди целый долгий безмятежный день, счастливый и беззаботный…
Интересно, отчего эти незамысловатые, но такие милые сердцу картинки до сих пор так прочно остаются в его памяти? Может быть, потому, что у бабушки ему действительно было хорошо? Родной дом был связан в детском сознании с серыми буднями, с ненавистным ранним вставанием сначала в детсад, потом в школу, с нудными повседневными обязанностями и вечным домашним заданием, с постоянными родительскими ссорами, с мамиными криками и слезами. У бабушки же, куда его часто привозили на выходные, все было не так. Здесь было тихо и спокойно, никто Андрюшку не ругал и не кричал на него. Бабушка кормила его тем, что он любит, подсовывала лучшие кусочки, разрешала гулять до позднего вечера, а укладывая спать, всегда рассказывала что-нибудь. И он так любил слушать ее истории…
Андрей попытался привлечь внимание бармена, но тот упорно не желал смотреть в его сторону. Чуть ли не вызывающе отвернулся и принялся что-то перебирать за высокой стойкой. Пришлось встать и нетвердой походкой подойти к нему.
— Плесни-ка мне еще виски, Дима! — По дороге Андрей благополучно забыл, что шел сюда ради кофе.
— Не хватит ли вам? — кисло скривился бармен. — Может, закончите на сегодня? И так выпили почти на сотню евро… Да и поздно уже, а завтра рабочий день, — назидательно заключил он.
— Ну, последнюю, — искательно попросил неплатежеспособный клиент. Слушая свой голос, Андрей вдруг отметил в нем совершенно несвойственные ему ранее заискивающие — а скорее умоляющие — нотки. И это ему очень не понравилось. Неужели он пал так низко?
— Последняя уже раза два была, — парировал вредный Дима. — А то и три. Шли бы вы лучше домой, а?
— Слушай, ты… — вскипел было Андрей, но тут же осекся. Внезапно он обнаружил, что в баре он не один. Рядом с ним у стойки сидела женщина. Откуда она тут взялась? Ее появление, да еще в столь поздний час, он, видимо, пропустил. Его любимое место как раз напротив двери, оттуда отлично видно входящих. А вот поди ж ты — проглядел.
Итак, на высоком стуле, небрежно облокотившись о стойку, сидела женщина. Молодая… Хотя… Для многих женщин понятия «молодость» и «старость» настолько расплывчаты, что между ними может пролегать чуть ли не добрая половина века. Немало их, по современным понятиям еще девушек, не достигших тридцати лет, смотрятся много старше. Случается и наоборот: попадаются дамочки, которые, изо всех сил подражая Кармен Электре, и в сорок, и даже в пятьдесят выглядят, одеваются и ведут себя ну прямо как те девчонки. Издали их и впрямь можно принять за молоденьких — но только пока не подойдешь ближе. А если еще и косметику смыть…
Но иногда — это, правда, бывает нечасто — встречаешь женщину, глядишь на нее и гадаешь: сколько ей? Ясно, не двадцать пять. Больше. Возможно, намного. Возраст этой — где-то меж двадцатью пятью и…вечной молодостью. Да, такова была поздняя посетительница. Стильные туфли известной фирмы, черные колготки, облегающее фигуру черное платье, не из дешевых, с глубоким вырезом, в котором поблескивал изящный кулон белого золота. Пепельные волосы подстрижены коротко и элегантно. Возраст выдавали шея и руки — явно не юные, хотя и безупречно ухоженные.