— Что теперь с нами будет? — всхлипывала она, не выпуская его из объятий. — Отец твой мертв, наш друг Адам — тоже, я чуть не умерла. Если бы только этот изверг смог, он и тебя бы убил. Он нас так ненавидит!
— Я думаю, мама, что здесь вам нечего опасаться. За вами хорошо ухаживают, кругом друзья. Пока мы здесь, вы можете быть спокойны. К тому же Ришар, должно быть, считает вас мертвой…
— Но почему, почему он это сделал?
— Вы же сами сказали: он нас ненавидит. А еще он предатель, ведь это он тогда ночью указал путь в Фулонскую бухту. Он надеется, что англичане отдадут ему все наше добро… — Тогда надо уезжать! — заволновалась Матильда. — Уезжать отсюда как можно быстрее!.. Я хочу вернуться домой.
— Это невозможно: дома На Семи Ветрах больше нет. Я… он сгорел. А наш дом на улице Сен-Луи…
— Я говорю не о том, маленький Гийом! Мой дом не здесь, он — в Нормандии! Только там мы сможем жить в мире! Я хочу вернуться в Сен-Васт!
Гийом решил, что она вновь начинает бредить, так как ни на минуту не мог вообразить, что отправляться в эту далекую, неизвестную страну имело какой-то смысл. Раньше, пока он наблюдал, как Матильда крутит свою прялку, она часто рассказывала ему о родной земле Котантена, о том, как девчонкой бегала в порт, так же как теперь он сам — на пристань Квебека. В красивых выражениях она описывала отчий дом у края соляной копи, воинственное величие двух башен, возведенных еще господином де Вобаном, речушку, журчавшую в долине Сэры и приводившую в движение огромные колеса бумажных мельниц, сияние закатов над островами Сен-Маркуф и особенно великолепие моря, в которое длинная дамба покровительственно протянула свою длинную руку… Для мальчика рассказы эти имели такое же значение, как и акадийские сказки, которые ему иногда рассказывал Адам, или индейские легенды Коноки. Они относились к миру мечты, и даже если он иногда представлял себе, как во время путешествий, в которые собирался отправиться, он однажды причалит в порту Сен-Васт-ла-Уг, то никогда и не помышлял о том, чтобы там поселиться. Его родиной была Новая Франция, и прежде всего Квебек, к нему он был привязан всей душой, ведь именно здесь жила Милашка-Мари. От одной только мысли, что он может так далеко от нее уехать, у него сжималось сердце…
Впрочем, пока мать его была в таком состоянии, некогда было поддаваться настроению. Господин де Бугенвиль, если только ему удастся с ним встретиться, найдет способ все уладить. Сначала нужно схватить убийцу, и тогда ничто не помешает Матильде вернуться в свой настоящий «дом». А потом, когда он, Гийом, как следует потрудится, поплавает по морям и добудет сокровища для Матильды и для Милашки-Мари, он заново отстроит дом На Семи Ветрах. Только тот будет еще больше и красивее!
— Отдыхайте, мама, — произнес он ласково. — Война не кончилась. К тому же вы слишком слабы для такого длинного путешествия. Обещаю вам, что буду о вас заботиться…
Произнесенное по-детски, но так серьезно обещание сына вновь вызвало у Матильды слезы, но на сей раз она плакала от гордости.
— Постарайтесь немного поспать, госпожа Тремэн, — сказала сестра Мари-Жозеф. — Гийом еще придет к вам сегодня вечером. Он и добрый Конока помогают нам, не жалея сил.
Пока Гийом был свободен, он решил поделиться своими трудностями с приятелем Ла Вьолетом. Но желая быть уверенным в том, что к нему отнесутся с пониманием, он прежде заглянул в ризницу и отлил из бутыли вина в пустой флакон, который накануне стащил на кухне. Когда он пришел, его новый друг сидел на матрасе, опершись спиной на подушку, и с мрачным видом чрезвычайно внимательно разглядывал раненую ногу. От неожиданного подарка его сине-зеленые глаза заблестели. Хорошенько глотнув, он засунул флакон под униформу, которую чья-то заботливая рука сложила у изголовья.
— Ух! Так-то лучше! — вздохнул он. — Если на сей раз меня пронесет, можешь считать, что только благодаря тебе, малыш! Чем бы я мог тебе отплатить?
Гийом напомнил ему о желании, которое высказал накануне: встретиться с Бугенвилем. Лицо сержанта вытянулось.
— Если я хорошенько понял, госпиталь окружен, город окружен, мы все окружены…
— Я смогу выбраться отсюда… и даже попасть в Квебек. Только вот, господин де Бугенвиль, кажется, находится в замке Сен-Луи, а туда…
— ., а туда никто не помешает тебе проникнуть, — сказал Ла Вьолет, вдруг посерьезнев. — Наш бедный господин де Монкальм, должно быть, уже мертв, весь город молится за его душу и оплакивает его у ворот замка. Их наверняка открыли, чтобы люди могли попрощаться с телом. Тебе останется лишь пойти вслед за другими… Больше мне нечего тебе сказать, сорванец, только вот не уверен, что ты действительно должен туда пойти…
— Так нужно. Для нас с мамой это единственная возможность… только, пожалуйста, ничего не говорите ни Коноке, когда он будет меня искать, ни сестре Мари-Жозеф, ни…
— Никому! Слово Ла Вьолета?
И в подтверждение своей клятвы сержант сплюнул на пол, точно и с достоинством. Гийом поспешил на кухню, пробираясь между лежавшими на тюфяках или прямо на полу людьми: одни забылись во сне, другие стонали, а над ними то там, то здесь склоненные монахини или их добровольные помощники.
Несмотря на улыбки недоуменно пожимавших плечами людей, работавших на кухне, Гийом раздобыл все, что ему было нужно. Затем он бодрым шагом направился к двери, выходящей на огород, осмотрел выставленную англичанами охрану, повернул обратно и вновь пересек госпиталь, чтобы выйти через главный вход. Люди, за которыми он только что наблюдал, были из корпуса американских рейнджеров — они ненавидели канадцев, мечтали завладеть их землями и с самого начала войны тащили, жгли и грабили все, что попадало им под руку. По этому поводу часто вспоминали слова покойного генерала Вольфа, сказанные год тому назад: «Американцы в основном — это самые мерзкие типы и жалкие трусы, которых только можно себе представить. В бою на них положиться нельзя. Они погрязли в своих собственных дебошах и дезертируют целыми батальонами, включая офицеров. Мошенники эти — скорее обуза для армии, чем реальная боевая сила…» Конечно, так было год назад. Но теперь англичанам едва хватало войск, так что пренебрегать подкреплением они не могли.
Выйдя через главный вход, Гийом уткнулся в юбку громадного шотландца, который в раздраженно-учтивой манере беседовал с больничным священником, изъясняясь к тому же довольно неплохо по-французски.
— Если вы считаете нас еретиками, то нам это совершенно безразлично, — возмущался шотландец, — и на вашем месте, милейший, я бы вел себя поучтивее! Да если бы мы и в самом деле были плохими людьми, то разнесли бы это здание в два счета. Так что поспокойнее!
— Я не хочу вас оскорбить, офицер, — стоял на своем господин де Риговиль. — Я лишь хотел заметить, что в настоящий момент в госпитале находятся три женские общины и что если, как вы настаиваете, вы там расположитесь, святые создания будут весьма шокированы…
— Из-за того, что мы — солдаты? А за кем они сейчас ухаживают, как не за солдатами французского короля?.. Эй, ты, сорванец, куда это ты отправился? — добавил он, вдруг заметив Гийома, собиравшегося его обойти.