Безсонов принес пиво. Тоже хорошо. Жаль, везли его из Барнаула в обычных сосновых бочках. За сто пятьдесят верст по жаре напиток приобрел какой-то… резкий смолистый привкус. Ну да первую кружку выпил – вкуса вообще не почувствовал. В охотку. Потом уж смаковал глоточками.
Велел Апанасу тащить водку в бутылках. Не менее пяти-шести штофов. Потом – сухие, похожие на пластиковые оплавки, корни родиолы розовой на мелкие куски рубить. Не случится, не получится Николая свет Александровича настойкой золотого корня побаловать – сам употреблять буду. Мало ли. При нынешней медицине сам себе не поможешь – можно и копыта отбросить. Коновалы, блин. Кровопускатели, едрешкин корень…
Вспомнился вдруг каинский доктор. Тот, что, по словам Кухтерина, меня коновалом обзывал. Имя совершенно из головы вылетело. А может, и не говорил никто мне его имя… Но ведь что странно! Он, этот безымянный врач, хвалил мои антисептические водочные примочки. Говорил извозчику, будто бы этим я раненого от лихорадки уберег. Гера?! Было такое? Вот и я припоминаю – было. А другой «типа дохтур» из Томска об антимикробных свойствах спирта ведать не ведал. Странно! И непонятно. А все, что непонятно, настораживает. Как бы с этим… да как же его имя-то, блин… Как бы с ним познакомиться да побеседовать на медицинские темы?!
Пацаненок принес письма. Полмешка. Э-хе-хе! Дела-то налаживаются! Четыре месяца назад моя популярность и востребованность едва в два послания оценивалась. Растем, Герунчик. Развиваемся!
Бросив сотника, понес добычу к себе в комнату. Вывалил коричневые, шуршащие, словно осенние листья, конверты на постель. Следовало разобраться, какое из посланий нужно изучить немедленно, а какие могут подождать. Дорога до Кузнецка дальняя. Чтобы было чем заняться, можно удовольствие и растянуть.
Как кот с пойманной мышью, как коллекционер с ворохом этикеток от спичечных коробков, как ребенок с блестящими конфетами, извлеченными из новогоднего подарка, я – с письмами.
Отделил пятнадцать штук. Пять из Санкт-Петербурга, пять из Томска, по два из Каинска и Барнаула и одно от Дюгамеля, из Семипалатинска. Остальные подождут. Даже дядя Эдуард Васильевич Лерхе, новгородский губернатор. Я его советов дольше ждал. А остальные… Их авторы мне совсем незнакомы и особенного всплеска любопытства не вызвали.
Решительно вскрыл депешу генерал-губернатора. Честно пытался вчитываться, вникать в смысл. Какого черта! Кого я обманываю?! Что пытаюсь оттянуть?! К дьяволу! Вот единственный конверт, в котором прячется приговор всем моим начинаниям, – от великой княгини Елены Павловны. Ах как хочется надеяться, что писано оно по следам моего призыва о помощи, а не просто так… ради поддержания отношений.
Дрожащими от нетерпения – хочется думать, не от страха – руками рву аккуратную, чуточку пахнущую духами оболочку. Дышу глубоко, прежде чем начать читать.
«Милый Герман. Изрядно же ты меня напугал своими подозрениями…»
Ура!!! Письмо по делу, а не просто так. О как ее задело-то, что она даже обычные для себя приветствия пропустила.
«…О таких вещах принято извещать совершенно других господ. Однако я могу тебя понять. Если даже я, хорошо тебя знающая, не сразу поверила в самую возможность такого изощренного злодейства, другие господа и до того могут не дойти. Тебе же, мой милый друг, видно, нужен был некто, способный добиться хотя бы проверки попавших тебе в руки страшных новостей. И тут я тебе первый друг и соратница.
Волею судеб Его Высочество уже отбыл в Европы. Газеты сообщают всякое, так что и сказать нельзя, где же наследник ныне. Однако же ко дню Ангела матушки своей, Императрицы Марии Александровны, неужто он не воссоединится с пребывающей в Дармштадте Семьей? Вот и приходится мне, дабы неверной бумаге столь вопиющие известия не доверять, собираться в дорогу. Надеюсь к восьмому августа быть в Югенгейме и изыскать возможность обсудить с Государыней твои подозрения. Оттуда уже и писать тебе стану, ибо знаю, как ты озабочен и мечешься духом в дикой Сибири.
Однако же придется мне открыть источник своей заботы, о чем ты, мой милый Герман, не обессудь. Как-то мне еще объяснить? Мне хоть Государь наш и дал прозвание «придворного ученого», однако не оракул же я дельфийский.
Верю, что все станет хорошо. Чай, есть у нас еще достаточно умелые медики, коим в руки судьбу государства доверить не страшно. Верь и ты.
Ну вот я и успокоила наружу рвущееся сердце. Милостию Господней вовремя мы узнали, и есть еще время все изменить…»
Ага! Значит, голову мне в темном переулке не проломят, если что. Потому что тогда и Елене Павловне тоже нужно будет. А на Аляске тоже, поди, люди живут… Как у нее там? «Верь и ты». Едрешкин корень, а что мне остается-то?
Ладно! Дело сдвинулось с мертвой точки. День рождения императрицы вроде восьмого. Значит, княгиня уже больше недели назад должна была переговорить с матерью Никсы. Добавим еще неделю – народ нынче неторопливый. Если нужно за час все решить, за пару дней точно управятся… Сколько фельдъегерь до Бийска будет добираться? Месяц? Ну пусть будет месяц. Итого – середина сентября. Скорее даже последняя декада. Значит, до двадцатых чисел могу рулить губернией спокойно.
Царская семья, значит, в германских землях. Поближе к сыночке… А я императрице в Питер писал. Станут ее секретари мое послание ей пересылать или оно так и валяется где-то в канцелярии? От безвестного губернатора дьявольской Тьмутаракани?! Сто против одного – валяется. Дай бог, если какой-нибудь ушлый секретарь вскрыть конверт с указанием «лично в руки» осмелится. А если нет?
На Победоносцева тоже надежды мало. Кому он писать станет? Царю? Ха-ха три раза. Скорее всего – в Третье отделение. А там князь Долгоруков сидит, которому эта суета на фиг не нужна.
Есть небольшая надежда на расторопность графа Строганова. Человек вроде уважаемый и в судьбе наследника прямо заинтересованный. Любимый же воспитанник. Только пока он обо мне справки наведет, пока Александру Второму отпишет, пока почта доставит. Как раз конец августа настанет. И то при условии, что Сергей Григорьевич поверит и поторопится.
Остается Мезенцев. Ему медицинский консилиум – повод выслужиться. Выпрыгнуть выше ленивого шефа. Тот, дескать, мышей не ловит и безопасностью Семьи пренебрегает. А я вот каков… И томский жандарм Кретковский Николаю Владимировичу здорово угля в топку подбросит.
Только если все по самому плохому сценарию пойдет, мне конец. Не Семья, так жандармы раздавят. И папа с княгиней не помогут. Вот тогда не видать мне ускоренной индустриализации и заселения края как своих ушей…
Да что ты говоришь, Гера? Действительно так? И правда не принято отменять постановления предыдущих губернаторов? А, сразу отменять? Чуть погодя, значит, все равно отменят? Ладно. Пусть так. Но пара лет у людей будет? За два года те же Ерофеевы много чего в своем Каинске настроят. Ломать, поди, не заставят…
Я, кстати, не просто так каинских купцов вспомнил. Среди тех пятнадцати конвертов, что я отобрал к немедленному изучению, было и послание, подписанное Венедиктом Ерофеевым. Помню, даже слегка удивился – почему не главой семьи? Потом уже вспомнил, что Петр Ефимович при всей своей исключительной деловой хватке грамоты не знает. Так что вполне возможен был вариант, что диктовал один, а буквы выводил другой.