Этой любви не суждено было родиться в одночасье. Изначально Паоло двигала лишь жалость к девушке, с которой жизнь обошлась куда более жестоко, нежели с ним. Она же испытывала к нему безмерную благодарность.
И одиночество обоих соединяло их крепче брачных клятв.
Однажды Паоло заглянул в темные ее глаза и понял, что не отпустит эту женщину, даже если вдруг ей захочется уйти.
Она же шагнула ему навстречу.
В ней было столько нерастраченной нежности и готовности любить, что лед его души таял. Одна ночь, проведенная ими вместе, ничего не изменила… и вторая… и третья.
Эти ночи случались одна за другой, и были они столь естественными, что Паоло опасался заводить о них речь, полагая, что тем самым он способен разрушить нечто незримое, только-только возникшее между ним и Орнеллой. В то же время он испытывал тайный стыд, поскольку его собственная нерешительность пятнала грехом светлую ее душу.
– Не думай о будущем, – сказала Орнелла, чья удивительная способность угадывать его самые потаенные мысли восхищала Паоло. – В любви без брака меньший грех, нежели в браке без любви.
– А ты бы желала стать моей женой?
Она отвернулась и вздохнула.
– Что не так? – Паоло гладил ее волосы, понимая, что именно этого он и желает. И как только мог он сомневаться в ней и в собственных к ней чувствах?
– Ты… замечательный человек… ты добр. Добрее всех, с кем я когда бы то ни было встречалась… и я каждый день благодарю Всевышнего за то, что он соединил наши судьбы…
– Ты боишься меня?
– Не тебя, но того, что… я видела, как меняются люди, словно ими произнесенная клятва дает одному человеку власть над другим. И от тебя я бы приняла все. Вот только ты сам… я не хочу терять тебя, такого, который ты есть. Господь простит нам этот грех. А люди… что нам до людей?
И Паоло принял ее желание, точнее, нежелание стать его законной женой.
Их преступная, запретная связь длилась год, а могла бы протянуться и на всю жизнь, если бы не собственное его упрямство. Он, рожденный вне закона человеческого, не желал своему ребенку подобной судьбы. И когда стало ясно, что Орнелла беременна, Паоло вновь завел разговор о браке.
Она отказала…
Она отказывала ему раз за разом, с нежностью, с печалью, умоляя понять и простить ее за это упрямство. И лишь когда начались роды, ослабленная болью, она дала свое согласие.
Их обвенчали за час до рождения сына.
Мальчик!
Темноглазый и темноволосый, прекрасный, как может быть прекрасен новорожденный. И мать его, взяв ребенка на руки, улыбалась счастливо. Тогда Паоло взмолился, обещая небесам любые дары, лишь бы позволили они этому счастью длиться… если уж не вечность, так хотя бы до самой их смерти.
Не следовало ему призывать костлявую старуху с косой! Трех дней не прошло, как не стало Орнеллы. Она легла рядом с ним, а нашли ее в комнате, перед зеркалом, с прижатыми к груди руками, будто она испытывала ужаснейшую боль…
На ладони ее Паоло обнаружил круглое пятно, словно виноградину, попавшую под кожу.
Он хоронил жену, кляня себя за упрямство.
Проклят! Небесами, людьми, чужими преступлениями, но – проклят! И лучше бы это проклятье убило его самого!
Паоло не плакал. Пожалуй, в его душе не осталось места для слез. Он принес цветы, белые лилии, невинные и чистые, как души, которые ныне пребывали на небесах… ведь если не для них, то для кого же тогда рай? Из склепа Паоло поднялся в детскую и долго сидел у колыбели сына, думая о том, что ждет этого ребенка.
Паоло даст ему все, но сумеет ли оградить его от неминуемой боли? Уберечь от потерь? И как ему теперь быть? Искать сестру, чей след был потерян много лет тому назад? Пытаться вернуть кольцо?
Или же отправиться в Святой город? Где, как не там, позволено ему будет найти ответы на эти вопросы? Пусть не ради себя, но ради сына…
Теофания рассказала любовнику о книге, доставшейся ей от матери. Случилось это после долгих дождей, затопивших утомленный солнцем город. Теофания дождь не любила, но сейчас никак не могла надышаться влажным легким воздухом. Она собирала капли в ладони и пила их, несмотря на то что в доме хватало чистой родниковой воды, которую привозили из предгорий в высоких кувшинах со льдом.
И, когда дождь закончился, Теофания разрыдалась от огорчения.
Теперь настроение ее менялось быстро: она то впадала в гнев, то ощущала безудержное веселье, вскакивала, желая тотчас мчаться, сама не зная куда, но сделав шаг, понимала, что силы ее вдруг куда-то исчезли. Доктор, приглашенный к ней, быстро понял причину этих перемен.
– Вы ждете ребенка, – сказал он.
И Тео поняла, что у нее родится девочка. И, испугавшись вдруг этой нежданной новости, она заметалась по дому, не зная, выгонят ли ее либо же просто отошлют прочь…
– Успокойся, драгоценная моя, – сказал любовник, улыбаясь, и улыбка эта отличалась от прочих. В ней виделась искренняя радость. – Моя жена бесплодна, да и самому мне Господь не дал детей. Но, верно, ты – ангел, если сотворила это чудо.
– Ты заберешь ребенка?
– Я дам ему иную жизнь. Моя супруга уедет из Рима, а вернувшись, объявит ребенка своим. Она будет хорошей матерью…
– А я?
– А ты… ты молода, моя птичка, и ты еще станешь матерью вновь. Подумай сама, охота ли тебе сейчас возиться с младенцем? И что ты, пусть и со всей своей любовью, дашь ему? Позволь нам позаботиться о сыне…
– Это будет дочь!
– Тогда – о дочери. Если она унаследует хотя бы долю твоей красоты и ума, я буду безмерно счастлив.
Он и правда окружил Теофанию еще большей заботой, и порою ей становилось неловко оттого, что она использует этого человека, но…
– Ты спрашивал меня о моем отце, – она постучала по клетке, и кенар запел, спеша порадовать хозяйку. Птиц подарил ей любовник.
И маленьких собачек, которые умели выделывать всякие интересные штуки.
И обезьянку.
И даже карлика-чтеца, чтобы он развлекал Теофанию. Ей нельзя грустить, поскольку печаль способствует разлитию желчи, и тогда дитя родится желтым, нездоровым.
– И ты сказала, что не знаешь его имени.
Сегодня он принес ей красные гранаты и устриц на льду. Он сам раскрывал тугие раковины, сбрызгивал лакомство лимонным соком и подавал его Теофании.
– Я солгала. Прости, но я не знала, кто ты и могу ли доверять тебя…