– Зачем ты мне все это рассказываешь? – удивился Лавров.
– Ты еще не понял?
– Намекаешь, что актрису, которая к тебе приезжала, тоже хотят отравить?
– Вроде того…
– Домыслы чистой воды!
– Прасковья Жемчугова – Полина Жемчужная… улавливаешь сходство?
– Ну…
– Видишь ли… существует легенда, что перед отъездом в Петербург Прасковья гуляла по дворцу, прощаясь со своим любимым Останкиным… и в галерее ей привиделась вещунья – горбатая старуха в темной одежде и с клюкой, которая предрекла ей смерть от двух ролей, Офелии и Клеопатры. Дескать, «если будешь играть сразу двух покойниц, то сама станешь третьей…» Жемчугова, как известно, в то время разучивала именно эти две роли. Голос у нее ослаб из-за болезни, и она перешла к драматическим пьесам.
– Что за вещунья? – переспросил Лавров. – Разве во дворец пускали кого попало?
– Нет, конечно. Речь идет о так называемой «останкинской вещунье», которая появляется перед каким-нибудь значительным событием и предостерегает. Не всех подряд, а по своему выбору… Говорят, еще в шестнадцатом веке она явилась владельцу Останкина боярину Сатину и запретила ему распахивать тамошнюю пустошь. В земле, мол, находятся древние погребения… и если их потревожить, беды не миновать. Сатин горбунью не послушал, и вскоре был казнен по приказу Ивана Грозного…
– Иван Грозный стольких казнил, что не перечтешь.
– Может, и так, – согласилась Глория. – Но Полина Жемчужная тоже видела горбатую старуху, которая напророчила ей смерть. Та подошла к ней у выхода из театра и пригрозила, что актриса погибнет, если не уедет из Москвы. Жемчужная ахнуть не успела, как горбунья исчезла, оставив ее в ужасе и недоумении…
– А при чем тут Останкино?
– Оказывается, владелец театра арендует помещение в Останкинском районе.
– Мне все ясно, – усмехнулся Лавров. – Эта Жемчужная крутит роман со спонсором… тот дает ей главные роли и вообще… обеспечивает материально. Подруги – коллеги исходят черной завистью и задумали погубить удачливую конкурентку. Подсыпать ей отравы в кофе или чай. Верно?
Глория промолчала.
– А горбатой старухой мог переодеться и загримироваться кто угодно из артистов, – продолжил он. – Даже мужчина. Пощекотать нервишки ненавистной приме! Напугать, выбить из колеи. Вдруг та провалит роль? Опозорится и лишится завидного покровительства? Кстати! Может, Жемчужную ревнуют к спонсору не только актрисы, но и актеры? Эту версию тоже не мешало бы отработать…
В словах начальника охраны слышалась неприкрытая ирония.
– Дело в том, что Жемчужная репетирует как раз Клеопатру, – дождавшись паузы, вставила Глория.
– И Офелию?
– Нет… Офелию нет.
– Тогда не сходится. Нужные две роли покой – ниц.
– Их и есть две. Полина в жизни, – вольно или невольно, – играет Прасковью Жемчугову. Вернее, ее бледную тень… Судьбы не повторяются, даже трагические. Но погубить могут. А в театре ей дали роль Клеопатры!
– И теперь она на волосок от смерти. Отлично! Что же от меня требуется?
– Зря ты так… – огорчилась Глория. – Женщина попала в беду, это не смешно. Я помню, как сама чудом осталась жива.
– По-моему, ты драматизируешь. С чего бы этой Жемчужной играть роль Прасковьи Жемчуговой? Из-за созвучных псевдонимов? Всего-то?
– Она же актриса. Значит, у нее развито свойство воплощать чужие характеры… проживать чужие судьбы, испытывать чужие страсти, наконец. Без этого незачем выходить на сцену. Публика жаждет видеть Клеопатру или Гамлета, которые истинно любят и страдают, а не изображают любовь и страдания. Акт любви и страдания осуществляется на глазах у зрителей, – здесь и сию минуту. В этом и заключается магия театрального действа! Иначе этот вид искусства давно приказал бы долго жить…
Лавров немного опешил.
– Чем же я-то могу помочь? Установить круглосуточное наблюдение за Жемчужной? Или приставить к ней телохранителя? От яда уберечься не просто.
Из столовой раздался заливистый храп Колбина, который вызвал улыбку Глории и внес разрядку в напряженный разговор.
– Ты нарочно напоил его…
– Я просто наливал… а пил он сам.
– Ревнуешь, Рома?
– Вот еще! – разозлился тот. – Кто я и кто ты? Мне не по рангу заглядываться на тебя.
– Смущает сословный барьер? Так я не барыня, а ты не холоп…
Лавров с трудом подавил желание нагрубить ей.
– Вернемся к нашим баранам, – процедил он. – Что от меня требуется?
– Не мешало бы выяснить, прислушалась Жемчужная к моему предостережению или продолжает репетировать Клеопатру.
Глория не посвящала начальника охраны во все тонкости дела. За ужином ее преследовала навязчивая картина гибели египетской царицы. У нее разыгралось воображение. Впрочем, у Жемчужной вряд ли хватит благоразумия отказаться от роли. Она влюблена… а любовь сродни душевной болезни.
– И еще одно: актрису шантажируют, – добавила Глория.
– Кто?
Лавров вздохнул с облегчением. Шантаж был ему ближе и понятнее роковых пророчеств.
– Ее приятельница… врачиха, к которой она обращалась по поводу аборта.
– Моя задача?
– Побеседовать с вымогательницей. Нащупать слабое место. Каждый человек уязвим.
– Попахивает частным сыском, – брякнул Лавров. – Хочешь взглянуть на меня в роли детектива?
– Женщину шантажируют, она вне себя от страха… мечется… ждет помощи.
– Я понял.
– Твоя работа будет достойно оплачена. Не мной! – предвосхитила его вопрос Глория. – Клиенткой. Вот аванс…
Она положила на столик конверт с вознаграждением и подняла на Лаврова невинный взгляд:
– Хочешь пересчитать.
Останкино. XVI век.
Молодой боярин Юрий Сашин разыскивал свою суженую, Ольгу.
Зря привез он ее в родовое гнездо, – надеялся спрятать, укрыть от всесильных «государевых людей», которые чинили разбой хуже лесных татей. Зря оставил боярышню в светлице, а сам отправился на охоту. Это его и спасло. Налетели тучей «черные вороны», перебили слуг… разорили дом, выгребли все, что нашли ценного. Дядьку Алексея пытали и мучили, а потом привязали к лошади и протащили по селу в назидание и устрашение всем непокорным.
Пришлось Юрию скрываться от неминуемой смерти в окрестных чащах. Иначе сам бы погиб и другим не помог. Питался со своими егерями дичью, спал под открытым небом, грелся у костра…
Вотчина дядьки, казненного по приказу царя-душегуба, перешла во владение иноземного опричника [11] . Орн, лютый язычник, безжалостный вояка, не щадил ни старых, ни малых. Из всех домочадцев новый хозяин оставил в живых только юную красавицу Оленьку… дабы услаждала она ело в опочивальне, пока не надоест жестокому зверю терзать ее нежное тело.