– Передай царю, что перстень у Орна. Пусть с него живого шкуру сдерут… или обольют горючей жидкостью, как других. Вот увидишь, паленой шерстью запахнет! Он дьявол! Дьявол!
Дьяк обмер, побледнел и судорожно сглотнул. По его тучному телу прокатилась волна дрожи.
– Боязно мне…
– А ты не сам… письмецо подметное сооруди…
Дьяк попытался что-то сказать, но от волнения не смог и рта раскрыть. Юрий выскользнул в холодный мрак ночи… а хозяин дома так и стоял в сенях, едва дыша, пока не смолкли во дворе шаги опасного гостя…
Подмосковный поселок Летники. Наше время.
После похорон Полины Зубов три дня беспробудно пил в своей загородной резиденции. На четвертый ему доложили, что пожаловал гость. Отказать банкиру в приеме он не мог. Тот сослался на неотложные финансовые вопросы, которые необходимо решить.
– Входи, Федор Петрович, только не пугайся, – равнодушно предупредил Зубов. – Видок у меня аховский. Настроение упадническое. Заливаю спиртом душевную рану.
Он не преувеличивал. Банкир ужаснулся, глядя на опухшее от водки лицо и мятую шелковую пижаму президента инвестиционной компании. Зубов сидел на диване, где до этого сутками валялся, и мутным взглядом блуждал по своему кабинету.
– Тебе надо встряхнуться, Валера, – сказал гость, опускаясь в кресло напротив. – Так нельзя.
– Теперь все можно…
– Кто же будет вести твои дела? Финансовый директор?
– К черту директора! Все к черту…
– Что-то я не понял… Ты сворачиваешь бизнес?
– К черту бизнес!..
Банкир недоуменно и брезгливо поморщился. Несколько пустых бутылок из-под коньяка и «Немировской» в беспорядке лежали под столом на светлом афганском ковре ручной работы. На тарелках сохли ветчина и лимон. В початой бутылке водки оставалось чуть меньше половины. Зубов потянулся за стаканом, однако гость решительно встал и убрал водку подальше.
– Так дела не делаются, Валера. У нас проекты… обязательства перед партнерами.
– К черту обязательства…
– Заладил, как попугай! – рассердился банкир. – «К черту» да «к черту»! А кредиты кто будет возвращать? Может, тебе врача привезти? Нарколога… или лучше психолога…
– Психиатра, – криво усмехнулся Зубов. – Объяви меня сумасшедшим, Федя…
– Прекрати. Что ты раскис, как чувствительная барышня? Возьми себя в руки.
– Ты ни черта не понимаешь… ни черта! Ты же сухой и полый… у тебя нет сердца. Души у тебя нет, Федя! Одни деньги на уме.
Гость раздраженно заерзал в кресле, ослабил узел галстука. В кабинете Зубова было жарко, душно и пахло перегаром.
– Давай я окно открою… воздуха впущу.
– Мне и так хорошо! – угрюмо возразил хозяин. – Не нравится… скатертью дорожка. Я тебя не звал.
– Послушай… – пошел на попятную банкир. – Если тебе сейчас невмоготу говорить о делах, – отложим. Я, собственно, поддержать тебя приехал. Помочь. Отвлечь от тяжелых переживаний. Полину этим не вернешь.
– Без тебя знаю…
– Работа – лучшее лекарство от стресса. У тебя горе, но ты не один такой. В церковь сходи, помолись… панихиду закажи… поговори с батюшкой. Хочешь, отвезу к отцу Герасиму? Он слывет великим целителем…
– Заткнись, Федя! Христом-богом прошу! Не доводи до греха!
– А то что? С кулаками на меня кинешься? Так я не боюсь. Не на того напал.
Федор Петрович смолоду занимался единоборствами, имел репутацию хорошего бойца. Зубову это было отлично известно. Банкир и его тянул в спортзал, но компаньон предавался другим увлечениям, – искусству, театру.
– Прости, Федя… оставь ты меня. Я никого не хочу видеть… потому что сорвусь, наговорю грубостей, обижу человека почем зря…
– Ладно, ладно, успокойся… я не гордый. Ты пьян, измучен, городишь чепуху. Я же все понимаю.
– Меня хмель не берет, – с горечью признался Зубов. – Пью, пью, а внутри жжет, болит… и не отпускает. Веришь, ночью лежу, а перед глазами Полина… как живая… в платье Клеопатры, в золотой короне…
Банкир с сочувствием покачал головой.
– Будет тебе, Валера… не трави душу. Забудь ее! Других женщин, что ли, нет?
– Эх, кабы забыть…
Федор Петрович проникся безутешным горем Зубова, сам уже был не прочь пропустить чарку. Но ему никто не предлагал. Хозяин и раньше не отличался гостеприимством и хлебосольством, а нынче совсем духом упал. Однако живому о живом думать следует.
– Покажи-ка мне свою картинную галерею, – попросил банкир. – Слышал, у тебя есть полотно Аргунова?
– С каких это пор тебя живопись интересует?
– Все когда-нибудь происходит в первый раз. Ты небось тоже не с пеленок картинами увлекся.
– У меня не выставочный зал…
– Сделай одолжение для старого друга.
– Не верю я тебе, Федя, – усмехнулся Зубов. – Ты без корысти и шагу не ступишь. Картины тебе вдруг понадобились! Говори, в чем твоя выгода. Тогда поглядим.
– Ну, допустим… есть у меня причина. Один человек, мой давний зарубежный клиент, француз, собирает работы крепостных художников. Такое у него хобби. Вроде кто-то из его предков жил в России, еще при царях. В общем, мне без разницы. Главное, человек деньги платит.
– За что же он тебе платит?
– Да не мне… – с легкой досадой произнес гость. – А за картины. Ты, вон, сколько средств на театр угрохал! Это страсть, Валера, болезнь своего рода.
– Я из своей коллекции ничего не продаю.
– Ого! Ты мне нравишься. Все «к черту», кроме картин?
– Угадал…
– Слава богу, есть надежда вернуть тебя к жизни.
– Ты за этим явился? Чтобы разорить мою коллекцию? Сам же говорил, что полотна плохонькие. Купленные у провинциальных старух.
Банкир сообразил, что совершил ошибку, слишком скоро взявшись за коммерцию. Надо было еще поболтать о том о сем. Оказывается, смерть Полины не совсем лишила Зубова рассудка. Он вполне в своем уме.
– Нужно же как-то расшевелить тебя? – схитрил он. – Пусть даже разозлить! Лучше гнев, чем слезы.
– Ловок ты, Федя, да жаден не в меру. Твой француз тебе большие комиссионные посулил?
Банкир решил не испытывать терпение Зубова и притворно раскаялся:
– Ну, грешен. Люблю заработать. Я ведь не жулик какой. Честно исполняю роль посредника. Ты сначала выслушай, потом делай выводы.
– Картины не продаются.
– Ты хоть бы спросил, сколько за них дадут…
– Как француз о моей коллекции пронюхал?