Вопреки ожиданиям, банкир не засмеялся и не возмутился. Он встал и весь превратился во внимание.
– Как вы сказали? Царь? Француженка?
«Я, вероятно, ошиблась, – растерялась Глория. – Каким образом в шкафу могут прятаться царь и… женщина?»
– Да… – вопреки сомнениям, подтвердила она. – Я их вижу…
Хозяин кабинета поднялся, достал из выдвижного ящика ключ и подал ей.
– Открывайте. Вы заслужили это.
От волнения Глория не сразу попала ключом в маленькую замочную скважину. Дверцы бесшумно распахнулись, и взорам присутствующих предстали два небольших овальных портрета. Они стояли на пустой средней полке, рядом с потрепанной толстой тетрадью. Остальное место действительно занимали папки с документами.
– Позвольте…
Лавров подошел к шкафу и уставился на портреты. На них были изображены мужчина и женщина.
– Шапка Мономаха? – спросил он, показывая на головной убор мужчины.
– Угадали.
– Значит, перед нами царь?
– Иван Грозный, – помрачнел Сатин. – Душегубец, каких мало. Свирепый припадочный фанатик. Всю жизнь упивался кровью своих подданных, набивал закрома золотом и насиловал женщин. Любая знатная боярыня, и замужняя, и невинная девушка, могла попасть в царскую опочивальню и стать жертвой этого изверга. До самой смерти не насытился он ни кровью, ни золотом, ни «блудным воровством».
Лицо царя и вправду было далеко не благообразным, – злые глаза под набрякшими веками, большой горбатый нос, опущенные уголки губ, глубокие морщины. Скипетр, казалось, вот-вот вывалится из его слабой руки. Вероятно, постоянный страх потерять власть, а вместе с нею и вседозволенность, доводил Ивана Васильевича до нервных припадков…
– У вас какие-то личные счеты с ним? – спросил Лавров, указывая на портрет.
Глория, не принимая участия в разговоре, разглядывала изображение молодой женщины, которая чертами напоминала Полину Жемчужную. Тот же овал, ломаная линия бровей, черные кудри и капризные губы. Сходство скорее кажущееся, чем реальное.
Банкир отошел в сторону и сел на стул, заложив ногу на ногу. Он словно чего-то ждал от Глории, – вопроса или умозаключения. Но та как воды в рот набрала.
– Иван Грозный истребил почти весь род Сатиных, моих предков, – наконец вымолвил он. – Это истребление продолжалось и после смерти царя, в последующие века. Я не хочу, чтобы оно настигло меня.
«Они что, сговорились? – мысленно изумился начальник охраны. – Глория твердит про царя, и этот туда же! Может, и актрис прикончил не маньяк-убийца, а Иван Васильевич?»
– Помилуйте, как это возможно?
– Палач и сластолюбец умер от сифилиса, – удовлетворенно изрек банкир. – Это доказанный факт. При вскрытии его захоронения были проведены исследования, которые подтвердили, что Грозного свела в могилу поганая болезнь. Он принимал лекарства, содержащие ртуть… и сам себя медленно травил. Поделом ему!
– В старину сифилис пытались лечить ртутью, – кивнула Глория, отвлекшись от портрета черноволосой женщины. – А в останках царя Ивана IV в самом деле обнаружили поражения, характерные для запущенной стадии сифилиса.
– Вы интересуетесь медициной? – удивился ее познаниям Сатин. – Или историей?
– Я…
Она чуть было не ляпнула: «Я врач!» но вовремя одумалась.
– Госпожа Голицына беседует с мертвыми, – съязвил Лавров. – Они сообщают ей свои диагнозы.
– В самом деле?
– Отчасти… – кивнула она.
Сатин чувствовал себя в подвешенном состоянии. Он понимал, что двое странных посетителей явились к нему не случайно. Но где та грань, которую не должна переходить его откровенность? Он не собирался раскрывать карты ни перед кем. Визитеры преследуют свою цель, он – свою. На определенном отрезке времени их цели совпадают, и он обязан этим воспользоваться.
– Тогда вы должны знать, сами актрисы ушли из жизни или им помогли? – усмехнулся банкир.
– Я знаю…
«Загнула! – поразился Лавров. – Лжет до неприличия. Всему же есть мера…»
– В таком случае мне нечего добавить, – развел руками хозяин кабинета.
– Я хочу выяснить причину гибели трех молодых женщин, – добавила Глория. – Не кто их убил, а за что они заплатили столь страшную цену. Даже мертвым не все открыто. В сущности, смерть ничего не меняет…
Мужчины не стали ей возражать. Им не хватало доводов для опровержения ее слов.
– Выходит, убийца вам известен? – не преминул съехидничать банкир.
– Считайте, что да…
Сатин с иронической гримасой покачал головой. На его языке крутился вопрос: «Что же вы тогда здесь делаете? Почему не идете в прокуратуру?»
– У меня нет доказательств, – сказала Глория, словно подслушав его мысли. – Но я их ищу…
– Желаю успеха.
Лавров, которого пугало поведение Глории, поторопился вмешаться. Он не понимал ее, но был готов прийти на помощь. Язвительность сближала его с Сатиным и поддерживала баланс сил. Когда чаша весов склонялась в пользу Глории, он выравнивал положение. Но не мог допустить, чтобы верх одержал подозреваемый. Перед Лавровым разыгрывалась скрытая борьба, смысл которой был темен… по крайней мере для него.
– Господа! Господа! Объявляю перемирие…
– Так мы ведь не ссоримся, – губы Сатина тронула ехидная ухмылка. – Правда, сударыня?
– Вы упомянули об истреблении Иваном Грозным ваших предков, – сказала Глория, возвращаясь к интересующей ее теме. – Чем же они не угодили государю?
– Никто толком не знает, в чем провинились бояре Сатины. В некоторых источниках на них указывают как на отравителей любимой жены царя Анастасии…
– Но вы с этим не согласны?
– У меня другое объяснение трагедии, постигшей наш род. Четыреста с лишним лет назад Алексей Сатин имел несчастье потревожить «тьму», спящую под землей Останкина… и за то был зверски растерзан опричниками Орна. Сатиных оклеветали! И причина клеветы крылась гораздо глубже, чем сказано в хрониках того времени. Зло порождает зло, множится и распространяется. Чудом избежал расправы племянник казненного, – Юрий Сатин. Вслед за своей невестой, опозоренной и замученной Орном, едва не сошел он молодым в могилу. Однако удержался от гибельного шага. Кто бы тогда продолжил род? Юрий уехал далеко, укрылся в непроходимых лесах, женился. Из всех его детей выжил только один. С тех пор потомков Юрия одолевали всяческие беды.
– Какие, например?
Банкир взглянул на портрет царя и продолжал:
– Иван Васильевич был одержим манией преследования, – ему всюду мерещились заговоры, колдовство и посягательство на его трон. Его могло успокоить только зрелище самых ужасающих истязаний и пыток… после чего он становился веселым и довольным. Периоды кровавых казней сменялись периодами неистового покаяния. Полагаю, после совершенных им злодеяний царь не верил в милость Божию… и решил сам позаботиться о своем благополучии. Каким-то образом до него дошли слухи о перстне со знаком Мироздания. Это магическое кольцо, которого никто никогда не видел… Я имею в виду, из ныне живущих, – пояснил банкир. – Сей перстень, якобы, давал своему владельцу величайшее откровение… Никому не известно, у кого он хранился и как тайным царским посланцам удалось добыть реликвию. Они везли бесценное кольцо из-за моря в купеческом обозе. На тракте на них напал Орн с верными ему опричниками… перебил посольских людей и торговцев, отобрал перстень. А награбленные сокровища закопал среди древних могил. Видимо, у него рассудок помутился, раз «служилый человек» посмел на царское добро позариться. Или свершилась месть потревоженной «тьмы»… но изменник нашел свою смерть в останкинской трясине. Так гласит легенда…