– Почему?
– Во-первых, дом без хозяев ветшает, сыреет. Тем более деревянный. Его протапливать надо, проветривать.
– А во-вторых?
– Там два покойника было…
– Вообще-то я покойников не боюсь.
– Вы присаживайтесь, – сказала женщина, опускаясь на видавший виды диван. – Чайку поставить?
– Не откажусь…
Дощатые стены горницы пестрели лубочными картинами. На столе сиял расписной самовар. Хозяйка, похоже, работала то ли учительницей, то ли художником. Речь у нее правильная, повадки культурные. В доме много изделий народных промыслов: туески, блюда, вышитые занавески. Ныне она коротает дни на пенсии. Случайный собеседник ей не в тягость, а в радость.
– Покойник покойнику рознь, – многозначительно произнесла женщина. – Один своей смертью почил… а иному помогли преставиться. Тот может обиду затаить, мстить людям за свою безвременную кончину.
– Вы на что намекаете?
– На то, мил человек, что Лизка Сухомлинина супруга со свету сжила. А потом злодейку кара господня настигла. Убили ее! Зарезали… Кровищи было, не приведи Бог такое увидеть!
– Да вы что? – вытаращил глаза Лавров. Как будто впервые об этом услышал.
– У нас вся улица гудела, когда это случилось, – доверительно сообщила хозяйка. – Теперь-то годы прошли, позабылось все. А дом называют проклятым. Потому никто его не покупает. Приедут… поглядят, посудачат, на том и делу конец. Владелец поручил дом продавать адвокату. Но тот уже давно выдохся, рукой махнул. Спускал цену, спускал… совсем задешево предлагал. Все равно не берут! Никому неохота с нечистой силой связываться.
Самовар вскипел быстро. Хозяйка налила чай в большие чашки с цветком на боку, принесла варенье.
– Угощайтесь, сама варила. Из своей смородины.
– Спасибо…
Лавров набрал себе на блюдце несколько ложек, обдумывая услышанное. Пока слова женщины не расходились с тем, что поведал таксист. Но она должна знать больше.
– Нашли убийцу?
– Какое там! – покачала головой женщина. – Поначалу ходили по всем дворам, вопросы задавали. Только без толку. Никто ничего не видел, не слышал. Лизку в саду нашли… мертвую. Посреди бела дня кто-то с ней расправился.
– Она после смерти мужа одна жила?
– Ну да… стала бы она мужа изводить, чтобы одной куковать. Нет, конечно. У нее вдруг кавалер объявился, переселился в дом, который Сухомлинин построил. Соседи невзлюбили Лизку, но открыто неприязни не выражали. Побаивались. За глаза осуждали, а в глаза лебезили. Она была красивая женщина… и страшная…
Последнюю фразу хозяйка произнесла шепотом и оглянулась на дверь. Словно Лиза могла войти и поймать ее на сплетнях.
– Правда? – не поверил Лавров. – Отчего же ее все боялись?
– Взгляд у нее был больно пронзительный, огненный. Посмотрит, будто молнией поразит: ноги подкашиваются, губы немеют, а в груди жар. На улице все голову опускали, когда она навстречу шла. А после смерти, говорят… Лизка стала являться сожителю по ночам, соблазнять его и… пить кровь.
– Вы шутите! Сейчас в моде вампиры, но это все выдумки.
– Не скажите, – отвела глаза женщина. – Я раньше тоже считала подобные вещи чепухой. Однако все заметили, что мужик начал буквально таять. Похудел, побледнел. И решил съехать, выставил дом на продажу.
– Может, он просто сильно горевал по своей возлюбленной?
– Какое вы хорошее слово употребили: возлюбленная. Нынче его редко услышишь.
Хозяйка задумалась, подперев щеку рукой. У нее, судя по всему, личная жизнь не сложилась.
– Может, и в самом деле злые языки напраслину возвели на Лизавету? Она, видать, любила сожителя, раз все имущество ему оставила. Они ведь не были женаты. Жили гражданским браком. Сейчас это так называется.
Лавров ел варенье и запивал чаем. Чай казался ему жидковатым, а варенье понравилось.
– Кто нашел тело Сухомлининой? – спросил он, подчиняясь инстинкту бывшего опера.
– Садовник ихний…
– Садовник?
–Да, – кивнула собеседница. – Чему вы удивляетесь? Сухомлинины держали садовника и приходящую домработницу. Средства позволяли, отчего ж не держать.
У Лаврова руки чесались достать снимок Бориса, сделанный украдкой, когда тот возвращался от Ветлугиных домой. Он понимал, что делать этого нельзя, иначе рухнет его «легенда». Откуда у случайного покупателя фотография бывшего садовника покойных хозяев? Соседка сразу смекнет, что гость не тот, за кого себя выдает. И замкнется. А он еще не все выведал.
– Так, может, садовник и убил хозяйку? Заимел на нее зуб и прикончил?
– Если бы он убил, его бы посадили.
– Резонно…
«Неплохо бы поговорить со следователем, который вел то дело, – подумал он и сразу отказался от этой идеи. – Будь у криминалистов хоть какая-нибудь серьезная зацепка, вряд ли Ветлугин разгуливал бы на свободе. То же касается и садовника».
То, что садовник Сухомлининых и Ветлугиных – один и тот же человек, не вызывало у него сомнений. Выходит, любовник убитой Лизаветы притащил садовника с собой на новое место жительства. С какой стати? Так прикипели друг к другу, что не смогли расстаться? А может, они сообщники? Их объединяет общая тайна?
– Вы кушайте, кушайте, – потчевала гостя пожилая дама. – Я вам чайку горячего подбавлю.
Но Лаврова уже занимало совсем другое:
– Вы ходили на похороны Сухомлининой?
– Как же без этого? Почитай, вся улица собралась. Лизавета лежала, как живая, в нарядном платье, на шее шарфик повязан, чтобы рану скрыть.
– В таком виде она и сожителю являлась?
– Это мне неизвестно.
– Выходит, покойная хозяйка выжила из дома наследника? Вынудила его уехать?
– Похоже, так и было. Наши кумушки болтали, будто она по ночам вставала из могилы и шастала по улице. Некоторые даже божились, что видели ее!
– А… как она выглядела?
– Как-как? Высокая, стройная… черноволосая… с горящими углями вместо глаз. Не идет – порхает над землей; на шее глубокая рана, а на губах – кровь…
– Да ну? – не поверил Лавров.
– Врать не стану, саму Бог миловал с этакой нечистью встретиться. Но бабка Устинья из последнего дома на улице рассказывала, что нос к носу столкнулась с Лизаветой. Ее сперва обожгло, а потом таким холодом обдало, что она обмерла вся. А когда очухалась, припустила домой, ног под собой не чуя.
– Бабка небось в возрасте?
– За восемьдесят перевалило, – кивнула хозяйка. – Но еще крепкая, старой закалки. Сама себя обихаживает и правнуков нянчит. Думаете, она не в своем уме? Зря.