Красавица уселась напротив Савелия, достала из сумочки перламутровый телефон с огромным экраном и углубилась в чтение. Савелий вздохнул и отвел глаза в сторону. Так и подмывало познакомиться — а вдруг? Но на столь решительные, если не сказать наглые поступки Савелий был не способен. А зря, наверное. Виталик, окажись он на его месте, уже пересел бы поближе к девушке и начал молоть языком. Не факт, что не сработало бы, многим женщинам нравятся такие нагловатые мужики, не теряющиеся ни при каких обстоятельствах. А уж если брательник начнет заливать про героизм своих серых будней, то тут вообще мало кто устоит. Героев женщины тоже любят. Виталик — корифей самопиара. Савелий считал некрасивым начинать знакомство с обмана, тем более с откровенной незамутненной лжи, не любил хвастаться, оттого, наверное, и не пользовался более-менее заметным успехом у прекрасного пола. Гораздо чаще влюблялся сам, чем в него.
На «Алексеевской» Савелий вышел, а рыжеволосая красавица поехала дальше. Мелькнула мысль о том, что так и упускаются шансы, которые время от времени подкидывает нам жизнь, но Савелий здраво рассудил, что мимо собственного шанса не пройдешь, непременно шевельнется в душе что-то такое, и ты поймешь — теперь или никогда. Но если он еще раз встретит эту девушку, то…
Что именно, Савелий додумать не успел, потому что пришлось уворачиваться от двери, собравшейся если не убить его, то во всяком случае сбить с ног. Придержать дверь совсем не сложно, но некоторые люди устраивают из входа-выхода целый аттракцион. Сначала толкнут что есть силы и быстро-быстро, пока дверь еще не начала обратного движения, устремляются вперед. «Успех — это успеть», — сказала однажды Марина Цветаева. Сами успевают, а идущим сзади достается.
Дом на Большой Марьинской был первым из пяти, если идти от «Алексеевской». Ничего особенного — обычная типовая «хрущевка», которую до сих пор не снесли и, наверное, никогда уже не снесут. Савелий узнал у Виталика не только номера домов, но и квартир.
Он без труда, даже не заходя в подъезд, вычислил окно и балкон на третьем этаже в третьем подъезде. А что, если убийца — верхолаз или альпинист? Спускается по веревке с крыши, высматривая подходящую квартиру, намечая жертву, и через окно… Нет, это бред.
Во-первых, кругом стоят дома и двор довольно оживленный, сейчас, например, в поле зрения Савелия находилось человек десять — мамаши с колясками, три пенсионерки, громко перемывавшие кости какому-то Борису Ивановичу, который «много о себе возомнил», двое мужчин, готовивших свои автомобили к воскресному выезду.
Во-вторых, на подъезд выходила углом асфальтированная дорожка, ведущая в глубь квартала, по которой то и дело кто-то проходил. Заметят здесь верхолаза как пить дать.
В-третьих, кто тебе даст так просто залезть в квартиру через окно? Испугаются, поднимут крик, а кто-то из бдительных соседей еще и веревку перережет. Совсем недавно где-то в Подмосковье так погиб молодой спасатель. Спускался с крыши, чтобы попасть в квартиру через лоджию и открыть изнутри дверь (наверное, хозяева потеряли ключи, а вскрывать дверь было жалко, или какая-нибудь лежачая бабушка осталась в квартире), а сосед сверху взял да перерезал веревки. Падение с высоты шестого этажа даже для тренированного человека чаще всего заканчивается весьма плачевно.
Савелий обошел дом кругом, огляделся по сторонам, не нашел ничего достойного внимания и отправился на Калибровскую улицу.
По пути купил в киоске первое в этом году мороженое — пломбир в шоколадной глазури — и неторопливо, не лето как-никак, ел его до следующего дома из мрачного списка.
Дом тоже оказался «хрущевкой», только кирпичной или облицованной кирпичом. Он стоял торцом к узкой улице, по другую сторону которой тянулся длиннющий бело-охряной заводской корпус. Народу здесь было поменьше, чем на Большой Марьинской, но все равно назвать двор малолюдным было нельзя. В стандартной топографии «хрущевок» Савелий разбирался хорошо и потому сразу определил, что двадцатой квартирой должна быть «двушка» на пятом этаже в первом подъезде. Точно в такой же «двушке», только на втором этаже и на улице Менжинского, близ платформы Лосиноостровская, жила его недавняя и недолгая любовь.
Балкон у двадцатой квартиры был странным — совершенно пустым (во всяком случае, так казалось с первого этажа) и среди своих остеклененно-захламленных собратьев смотрелся бедным родственником. Савелий подедуктировал на эту тему, но так ничего не надумал, зато привлек внимание толстой тетки неопределенного возраста в распахнутой норковой шубе поверх фланелевого халата. Не такое уж и оригинальное сочетание по московским меркам, надо сказать. Она вывела на прогулку йоркширского терьера, а заодно и прицепилась к Савелию.
— Вы что тут делаете?! — строго спросила она, сдвинув на переносице выщипанные в ниточку брови.
— Любуюсь архитектурой, — вежливо ответил Савелий, но отделаться от собеседницы шуткой не удалось.
— Любуются на Красной площади, а не у нас! — отрезала тетка. — Небось присматриваете пустую квартиру, чтобы обокрасть?
Дернув за сильно натянутый поводок, тетка стала озираться по сторонам — явно в поисках свидетелей, группы поддержки или даже участкового.
— Присматриваю. — Савелий постарался улыбнуться как можно приветливее. — Только с хорошими намерениями — снять хочу. Вы не скажете, тут никто не сдаст однокомнатную квартиру интеллигентному одинокому мужчине без вредных привычек?
Спросил и сам себе удивился. Надо же, никогда не занимался съемом жилплощади, а ведь выдал, не напрягаясь, расхожий штамп: «интеллигентному одинокому мужчине без вредных привычек».
— Холостому? — уточнила тетка, окидывая Савелия изучающе-оценивающим взглядом.
— Да, — подтвердил Савелий.
Взгляд тетки заметно потеплел, а складка на переносице разгладилась. Неженатым мужчинам она определенно симпатизировала.
— Холостому Мария Александровна из двенадцатой может комнату сдать, — вслух подумала тетка. — От нее предыдущий жилец свалил внезапно, а нового она, кажется, не нашла. Во всяком случае, я никого не видела. Только я вам не советую у нее снимать.
— Дорого берет?
— Нет, берет она как все, но дело не в ней, а в подъезде. Первый подъезд — несчастливый. В семьдесят четвертом году с третьего этажа женщина выпала, когда окна мыла. Насмерть. Двое детей осталось — мальчик и девочка. Мальчика потом посадили, а девочка по рукам пошла без материнского присмотра-то…
Тетка вздохнула, перехватила поводок левой рукой, а правой быстро перекрестилась. Собачка больше не натягивала поводок, она сделала свои дела под ближайшим деревом и теперь жалась к хозяйкиным ногам, опасливо поглядывая на Савелия.
— В восемьдесят втором здесь электрика из ЖЭКа током убило. Насмерть. Горелым на весь двор воня… пахло. Я видела, как его выносили, рука из-под простыни вылезла черная-черная…
Еще одно крестное знамение.
— Какой ужас! — сказал Савелий.
— Ужас еще впереди! — обнадежила собеседница. — На первом этаже Жорка-слесарь жил, алкаш припадочный. Так он до того допился, что в самый разгар перестройки, летом восемьдесят восьмого года, порубил топором всю свою семью — тещу, жену и двух дочерей! А сам повесился! Когда эта перестройка началась, я сразу поняла — хорошего ждать не стоит!