– Вы тоже впечатление проверяли? – Теперь я задала вопрос шефу.
– Да. И я тоже считаю, что местонахождение сына ему известно.
– Значит, это дело семейное и нас не касается, – сделала вывод Нина. – А жаль. Сан Сергеич, а может, стоило согласиться поработать на
Ларикову? Нашли бы ее внука, деньги бы получили?
– В такие семейные разборки влезать – все равно что свинью стричь, – скривился Баринов. – Шерсти мало, а визгу много. Не пропадем мы без Лариковых, без них клиентов хватит.
– Аминь, – жизнерадостно заключил Гоша.
Домой я вернулась рано, но обрадовать этим никого не удалось. Родителей позвали в гости старинные приятели, неожиданно вспомнившие, что у них именно сегодня исполняется тридцать лет со дня знакомства. Маринка сообщила мне об этом коротко, продолжая перетряхивать платья, – она торопилась на свидание. Сегодня они с Борисом тоже шли в гости – впервые Маркин решился показать мою сестренку своей семье. То есть с Борькиной мамой Маринка давно знакома, еще со школьных времен, – Татьяна Николаевна Маркина всегда пристально следила за окружением сына и знала не только всех его одноклассников, но и их родственников. И Марину, как потенциальную невестку, Татьяна Николаевна не одобряла. Впрочем, она не одобряла всех девушек, которые оказывались в опасной близости от ее обожаемого сыночка. Но сегодня был день рождения Борькиной двоюродной сестры, и он решил, что это удобный и безопасный случай продемонстрировать Марину остальным членам многочисленного семейства.
Сказать, что Маринка по этому поводу нервничала, значит не сказать ничего. Когда я пришла, она уже почти билась в истерике. Все у нее шло наперекосяк, ничего не получалось, все было плохо. Завивка легла неровно, тушь оказалась с комочками, помада нужного оттенка никак не находилась, и, естественно, Маринке совершенно нечего было надеть. Она металась по комнате, расшвыривая юбки, сарафаны, босоножки и сумочки и характеризуя их такими словами, о существовании которых благовоспитанные девицы-скрипачки, по общему мнению, и подозревать не должны.
Маринку необходимо было привести в чувство, причем немедленно. Я поймала ее за шиворот, подтащила к зеркалу и, угрожая разогретыми щипцами, заставила сидеть смирно. Пока я поправляла прическу, почти все комочки туши с ресниц осыпались сами. Кроме того, мне удалось довести до затуманенного сознания сестры, что подобрать помаду нужного тона принципиально невозможно, пока не решен вопрос с платьем.
– Так ведь нечего!.. – горестно взвыла Маринка и попробовала вырваться из моих рук. – Совсем нечего надеть!
Каюсь, прием, которым я удержала ее на пуфике перед зеркалом, не относится к числу разрешенных на официальных соревнованиях. Точнее говоря, приемчик довольно грязный, зато очень эффективный. Маринка сразу сбросила обороты, захлопала ресницами, роняя на пол остатки лишней туши, и спросила почти нормальным голосом:
– Ты чего? Больно же, и синяки останутся.
– Синяков не будет, – заверила я. – А вот ожоги, если будешь дергаться, тебе обеспечены.
Завивку я закончила спокойно, Маринка сидела не шевелясь и только невнятно роптала на свою горькую долю. Но, когда мы перешли к подбору соответствующего наряда, сестренка встрепенулась и с прежним пылом закопалась в своем гардеробе. Она хватала платья и юбки, прикладывала к себе и с отвращением отбрасывала в сторону.
– Ну что ты все подряд цепляешь. – Я отобрала у нее темно-синее шерстяное платье с длинными рукавами. – Лето на дворе, забыла? И вообще, заканчивай истерику и включай голову.
– При чем здесь голова? – всхлипнула Маринка, сдергивая с вешалки зеленый сарафан и роняя его. – Надеть нечего, одно старье.
– Ты в этот дом в первый раз пойдешь, откуда им знать, сколько лет твоему сарафану?
Может, ты его только сегодня утром из бутика принесла. Главное – не что на тебе надето, а как ты держишься. Сосредоточься. Какое впечатление ты хочешь произвести?
– Приличное. – Взгляд у сестры стал более осмысленным. – И жемчуг хочу надеть, мне его Борька подарил, ему приятно будет.
Как хорошо иметь дело с разумным человеком! Пять минут ушло у Маринки на то, чтобы остановить свой выбор на миленьком розовом шелковом костюмчике, к которому очень подошел подаренный Борисом жемчуг. И еще пять минут на то, чтобы подгладить оказавшуюся помятой юбку. Босоножки, сумочка, поправить макияж… Не прошло и получаса, как я выставила сестрицу из дому и облегченно вздохнула. Потом огляделась и снова вздохнула, на этот раз обреченно. Уборка мне предстояла нешуточная.
Поздно вечером мы с мамой сидели на кухне, болтали о пустяках и старательно делали вид, что вовсе не ждем Маринку и нам совершенно неинтересно, как прошли ее смотрины. Мама пила чай, я сварила себе какао. Наконец в замочной скважине заскребся ключ, и мама вскочила:
– Пришла!
Она сидела ближе к выходу с кухни, поэтому в коридоре оказалась первой. Впрочем, я отстала на какую-то долю секунды.
– Ну? – хором выдохнули мы.
– Что «ну»?
Маринка стряхнула босоножки и босиком прошлепала на кухню. Мы, как привязанные, двинулись за ней.
– И зачем я на эти каблуки забралась? Думала, там, как у людей, разуваются, а пришлось весь вечер цаплю изображать! – Она осмотрела кухонный стол и проницательно заметила: – Чай пьете? Это хорошо. А поесть что-нибудь найдется? Умираю с голоду!
– Тебя там что, не кормили? – Мама открыла холодильник.
– Во-первых, когда это было? А во-вторых, я так психовала…
– Волновалась, – автоматически поправила мама, педагог-словесник с «дореволюционным», как выражается моя сестрица, стажем. – Гречку будешь?
– Все буду. Я так волновалась, что мне кусок в горло не лез.
– Марина, расскажи, как все прошло, – поторопила я.
– Мм, в целом неплохо. – В студенческой столовой сестра научилась внятно и даже с некоторым изяществом разговаривать с полным ртом. – Борькины родственники, сестра с семейством, нормальные люди. Не без выпендрежа, конечно. Я же говорю, ковры во всех комнатах, а они в уличной обуви шастают. Картины собирают современные – все стенки завешаны, обоев не видно. Такая, прости господи, мазня! Но люди хорошие. Выражали мне сочувствие.
– В каком смысле сочувствие? – моргнула мама. – Почему?
– Потому что многоуважаемая Татьяна Николаевна достала свою ближайшую родню по полной программе. И поскольку всем ясно, что Борька на семейный праздник девчонку с улицы не приведет, то меня воспринимали как его невесту. – Маринка отодвинула опустевшую тарелку. – Татьяна Николаевна старательно улыбалась, а остальные, по одному, уводили меня в сторонку и рассказывали, какой она тяжелый человек. Делились опытом и всячески морально поддерживали.
– Сделать это громко, насколько я понимаю, никто не рискнул, – констатировала я, наливая сестренке чай и разводя его кипяченой водой. Горячего Маринка не пьет.