И запела. Почему раньше во всех компаниях в хоровом пении не участвовала, стеснялась – непонятно. У нее, оказывается, и голос неплохой! Звенит, как колокольчик.
Увлеклась, распелась, даже не заметила, как Цирин вернулся верхом на лошади.
– Влада. You are my goodness! [7] – пробормотал парень.
– А ты – мой прекрасный рыцарь! – просияла она.
Тибетец помог ей забраться на коня, повел его в поводу. Сам – по-прежнему с рюкзаком – шел рядом. Влада – сияющая, беззаботная – пела, путаясь в словах, арию «Дождусь ли такого счастья». И Кайлас подступал к ним все ближе и ближе.
Совершенно пустынной была дорога. И лишь когда показалась скала Нанди, появился первый прохожий. Мужчина. По виду – китаец или тибетец, Влада их различать не умела. На нее еле взглянул, а на Цирина набросился с гневной речью. Языка (что тибетского, что китайского) девушка не понимала, но тон незнакомца ей совсем не понравился. Она капризно произнесла:
– Цирин! Ты почему позволяешь на себя кричать?!
Парень взглянул виновато. Мужчина же (судя по хитрым глазкам, все-таки китаец) накинулся теперь на нее. Возмущенно произнес по-английски:
– Ты сумасшедшая? Ты куда лезешь? Ты себя в зеркале видела?
Влада слегка растерялась:
– С утра видела. По-моему, все нормально… Ну, бледная немного – так горняшка же.
– Какая горняшка?! У тебя уже лицо посинело! Отек легких развивается! Очень быстро!
– Но у меня ничего не болит! Даже голова прошла!
Мужчина требовательно схватил ее за запястье:
– Пульс – больше ста сорока! Температура под тридцать девять! Тебе немедленно надо вниз! Бегом!
Взглянул ей в глаза, безнадежно добавил:
– Хотя не дойдешь ты уже. А вертолет сюда вызвать невозможно. Если бы хоть кислород был!
– П-по-моему, вы сгущаете кра… – начала Влада. Но договорить не смогла: грудь сотряс очередной приступ кашля, в глазах потемнело.
Дальше – ничего. Пустота.
А когда очнулась, увидела: Кайлас уже прямо перед ней. Неумолимый, черно-белый, опаляющий холодом. Влада попыталась шевельнуться – тело не слушалось. Хотела позвать Цирина – губы пересохли. Скосила глаза на свои часы, они же высотомер, – стрелка застыла на пяти с половиной тысячах.
Ее проводник не послушал случайно встреченного в горах советчика и, пока она была без сознания, продолжил путь вверх.
«А ведь у меня действительно отек легких, – отстраненно, без страха и без эмоций, подумала Влада. – И что-то предпринимать уже совершенно бессмысленно. Коллапс, кома, остановка сердца – вопрос, наверно, пары часов. Если не меньше».
Печально заканчивалась ее восточная одиссея.
«И пресловутого Просветленного я так и не повидала…»
Что ж, те, кто умирает у священных мест, говорят, попадают в рай. Хотя Кайлас – это же не наше священное место. Значит, никакого рая не будет, все произойдет по канонам буддизма – и ее душа в кого-нибудь переселится. В младенца или, за грехи прошлой жизни, в какое-нибудь животное? В дерево, в камень? Ладно. Она согласна куда угодно, только бы побыстрей.
Владу охватила совершеннейшая апатия. И когда к ней подбежал Цирин, горячо о чем-то заговорил, ей хотелось единственного: пусть он замолчит. Пусть останутся только она, рокот ветра и звон горной реки.
Впрочем, отвязаться от парня оказалось непросто.
– Влада, listen! Влада, please, come back! [8] Скажи мне, пожалуйста! Твой талисман при тебе?
– Что? – Простейший вопрос дался с трудом, ее затошнило, из носа потекла кровь.
– Талисман! – отчаянно повторил Цирин. – Что угодно: колечко, брошка! Вещь, которую ты постоянно носишь при себе!
– Хочешь забрать обо мне на память? – попыталась произнести она.
Но из горла вырвалось лишь шипение.
И тогда Цирин просто сдернул с ее безымянного пальца простенькое колечко с фианитом, бабушкин подарок.
– Нет! – из последних сил выкрикнула она.
– Shut up! [9] – неожиданно грубо оборвал ее «принц». – Это кольцо при тебе много лет? Если да, просто кивни.
– Отдай!
– Послушай, другого выхода у нас нет, – торопливо заговорил Цирин.
И вытащил нож. Полоснул ее по руке – так быстро, что она даже пискнуть, не то что воспротивиться, не успела. Потекла кровь, глаза Влады наполнились ужасом.
– Так надо, – безжалостно произнес Цирин.
Обмакнул ее кольцо в ее же кровь, велел:
– Теперь повторяй за мной без остановки: Ra ma da sa se sa su hong, это мантра исцеления.
– Ты сумасшедший, – только и смогла молвить она.
– Делай, как я говорю!
«Отек легких не лечится мантрами», – одними глазами – говорить больше не получалось – сообщила Влада.
Но парень понял. Кивнул:
– Я знаю.
И попросил:
– Мантру обязательно повторяй. Хотя бы про себя.
Схватил кольцо – с него падали капельки крови – и снова исчез.
У Влады все завертелось перед глазами, показалось, что священная гора Кайлас обрушивается прямо на нее… а через секунду она глубоко вздохнула. И снова провалилась в темноту.
* * *
Влада пришла в себя дома – только там могло быть так покойно, уютно, тепло. И звуки все свои, родные: ворчит, рассыхаясь, паркет, привычно тикают ходики. Это что, и есть рай?
Девушка недоверчиво приоткрыла глаза и опешила. Те же декорации. Слепит снег, холодно улыбается солнце, а Кайлас пододвинулся еще ближе. Собственное тело кажется абсолютно невесомым, в глазах больше не щиплет, в груди не колет. Раздвоение сознания? Или душа – как положено сразу после смерти – совершает свой последний полет по Земле?
Очень похоже.
Потому что в паре шагов от себя Влада увидала своего незадачливого проводника. Цирин стоял на коленях, склонив голову. Плечи его дрожали. Кажется, парень оплакивал ее гибель. Кончину своей принцессы.
«Могу ли я говорить? Взлететь? Утешить его?»
Она осторожно пошевелила рукой – та была очень даже настоящей, из плоти и крови. Выдохнула: «Цирин!» – и голос тоже самый обычный.
Парень вскочил, бросился к ней:
– Влада!
И тут девушка осознала: жива! Помотала головой – не болит, не кружится. Тяжесть, что сдавливала грудь, исчезла. Бесследно сошел отек с рук, ногти приняли обычный цвет. Парень где-то смог раздобыть портативную гипербарическую камеру? Вколол ей фуросемид или нифедепин? Смешно. К тому же теперь, когда сознание вновь стало ясным, Влада отчетливо вспомнила строчку из учебника: к каким медицинским манипуляциям ни прибегай, невозможно излечить отек легких, если ты остаешься на высоте. И уж тем более, если продолжаешь подъем.