— Садись и смотри. Вопросы потом. От винта! — негромко скомандовал шеф визору, и темный экран вспыхнул.
Лицом к объективу — осанистый мужчина лет шестидесяти, в смокинге, при галстуке и помятой орхидее в петлице. Фон — неоштукатуренная кирпично-красная стена, тронутая пятнами плесени. Освещение тусклое, неживое: либо окна плотно зашторены, либо, еще вероятнее, их нет вовсе, но лицо сидящего высвечивает сильная лампа, направленная, правда, не в упор.
— Узнаешь? — хмыкает Маэстро.
Отделываюсь невнятным междометием. Склерозом, слава богу, не страдаю. Передо мной — Хомяк. Он же — его превосходительство господин генеральный администратор Департамента, доставшийся нам по наследству от прежнего менеджмента, исключительный мудак по жизни, хотя и грех так говорить о мертвых. Тем паче о трагически погибших. Чуть больше месяца назад, аккурат перед моим уходом в отпуск, бедняга не справился с управлением при посадке; аэроджип винтом вошел в площадку для гольфа, и от господина главного администратора, как мне шепнули на ушко, не осталось материала на реставрацию; так что в последний путь мы провожали кучку добротно обгоревших костей в наглухо запертом палисандровом гробу с бронзовыми ручками и мозаичным портретом усопшего на крышке. Помнится, Маэстро сказал тогда, утирая скупую мужскую слезу, что злой рок лишил его, главу Департамента, правой руки, и он не солгал, ибо при всей своей невероятной скользкости покойник был редкостным спецом и, надо признать, тянул на себе весь воз текущих конторских дел.
Там, на экране, будущий труп выглядит вполне авантажно: аккуратная, несколько старомодная прическа, холеная, досиня выбритая физиономия сорвавшего банк бурундука… вот только вместо обычной полуулыбки — кривой полуоскал, и блеклые, всегда прищуренные глазки по-совиному круглы.
Удивиться, впрочем, не успеваю, потому что где-то за кадром возникает негромкий уверенный голос Маэстро:
— Хорошо. А теперь повтори еще раз. Громко и по порядку.
Хомяк сглотнул.
— Я, Резник Игорь Иосифович, генеральный администратор Департамента Экспериментальной Истории, находясь в здравом уме и твердой памяти, считаю необходимым добровольно и без всякого принуждения сообщить…
— Ну, это формальности. Без этого обойдемся. — Маэстро прокрутил пленку минуты на полторы вперед. — А вот теперь слушай внимательно.
— …обратились ко мне как к лицу, имеющему право второй подписи…
Хомяк очень хотел говорить четко и размеренно, но все равно время от времени срывался, жалко всхлипывал. Он называл имена, ничего мне не говорившие, сыпал цифрами, которые невозможно было удержать в памяти, ссылался на официальные документы, но это ничуть не придавало ясности монологу, напоминающему поток шизофренического сознания, и поток этот, разрастаясь, убаюкивал.
Постепенно я начал понимать. Не все, разумеется; чтобы понимать все, следовало бы с юности изучать бухгалтерию, экономику и прочие полезные премудрости. Но то, о чем говорил Хомяк, совершенно отчетливо пахло.
А потом изображение пропало, по экрану побежала рваная черно-белая рябь.
Замерла в левом нижнем углу цифирь секундомера.
Визор отключился.
— Вопросы? — негромко сказал Маэстро.
— Что с ним? — поинтересовался я. Шеф приподнял брови.
— Как что? Умер. Ты, между прочим, присутствовал на похоронах.
— Но…
— Никаких «но», — Маэстро скривил губу. — Разбился при посадке и лежит там, куда положили. А когда положили, неважно. Вопросы по сути есть?
— Надеюсь, на старости лет ты не потребуешь от меня изучать бухгалтерию? — хмыкнул я.
— Не волнуйся, не потребую. Я насчет общих впечатлений.
— А общие впечатления таковы, что, похоже, в Департаменте приворовывают. Так?
— Приворо-овывают? — задумчиво протянул Маэстро и замолчал на пару секунд, словно пробуя слово на вкус. — Можно, наверное, сказать и так. А можно и иначе. А если совсем точно, то обули нас всех, как последних лохов. Слушай внимательно.
Он помассировал виски, поморщился, и я вдруг понял: передо мной сидит смертельно усталый человек, уже почти сломавшийся под тяжестью невидимого, но совершенно непосильного груза.
— Хочу сообщить тебе пренеприятнейшее известие. К нам едет ревизор.
Я хотел было усмехнуться, но воздержался. И правильно сделал. Потому что Маэстро даже не собирался шутить. А затем не до шуток стало и мне.
Нас действительно «обували». Как малолеток. Четырнадцать лет подряд, почти со дня вступления в должности. Документация, правда, оформлялась чисто, но средства расходились непонятно куда, оседая на счетах физических лиц, в большинстве своем не имевших никакого отношения к Департаменту; кое-что, разумеется, оставалось и Хомяку, кое-что расходилось по мелочам, но на общем фоне эти миллиончики и миллионишки гляделись невинными шалостями, заслуживающими разве что устного выговора без занесения. Судя по всему, партнеры Игоря Иосифовича имели руку на самом верху, очень мускулистую и волосатую, поскольку под конец окончательно обнаглели и практически перестали маскироваться. Тем более что визировали и подписывали документы вовсе не эти анонимы, а руководство Департамента — с мягкой подачи господина генерального администратора…
— А теперь — все. Амба. Новая метла по-новому метет. — Маэстро неопределенно ткнул пальцем в потолок. — Короче, сам понимаешь.
Я кивнул.
— Начнут не с Департамента. Слава богу, хоть об этом удалось договориться. Но скоро доберутся и до нас. И тогда…
Я снова кивнул.
Ситуация хреновая. Контора, оказывается, по горло в дерьме. Руководство ни в чем не замешано, но в такой бред никто не поверит. Тем более, новой метле нужны громкие дела, желательно с разоблачениями. Шефу светят нары, лет пятнадцать, и это в самом лучшем случае. Членам коллегии, ясное дело, влепят поменьше, но ненамного. Со всеми вытекающими последствиями.
— Надо латать дырки. Срочно, и своими силами, чтобы не было слива. — Шеф пожевал губами. — Я прощупал ситуацию; молодые или завязаны в систему, или полное дубье. Так что заняться штопкой придется нам. — Он испытующе смотрит мне в глаза. — В бой, можно сказать, идут одни старики.
Не отвожу взгляда.
— Ничего. Старый конь борозды не портит. Какие будут указания?
— Никаких. Своим отделом и займешься.
Вот это уже интересно. Где-где, а в моем отделе полная чистота, уж за это я могу поручиться. Последние десять лет все силы, не считая повседневной рутины, уходят на реализацию проекта «Айвенго», а там все прозрачно; отчеты, письменные и аудиовизуальные, поступают еженедельно, через спутник слежения.
Напомнить об этом, однако, не успеваю.
— Держи, — негромко говорит шеф, протягивая голубоватый листок с алым грифом в правом верхнем углу.