Закончив ужин, они перешли в маленькую гостиную. Наверное, Джереми следовало бы отклонить приглашение, для этого имелась тысяча веских поводов, но все они тщетно крутились в его голове. Детектив оставался нем до того момента, когда отступать стало уже поздно: Фрэнсис Кеораз вел беседу, сосредоточившись на себе самом и своем успехе; о собственной славе он рассказывал с удивительным отвращением. Спустя некоторое время Джереми понял, что за этой тягомотиной скрывается нежданный шанс приоткрыть, быть может, истинную сущность Кеораза — тщательно проанализировать его пристрастия, разглядеть недостатки, понять склад ума и изучить повороты характера. Пусть это самонадеянно, но идея показалась Джереми соблазнительной. Он старался поменьше рассказывать о себе, когда Кеораз его спрашивал, однако Иезавель несколько раз с удовольствием отпустила пару колкостей по поводу такой стратегии.
Любопытно, что во время трапезы Иезавель не была столь язвительной — проявляла больше внимания, иногда даже как будто сочувствовала Джереми. Дважды, обращаясь к нему, затрагивала определенный день или какую-нибудь деталь из их совместной жизни и спрашивала, помнит ли он еще об этом. И каждый раз детектив замечал, как во взгляде Кеораза мелькали отблески ревнивого пламени. «По крайней мере это чувство знакомо ему так же хорошо, как и мне», — отметил Джереми с горькой иронией.
После еды хозяин угостил гостя виски, привезенным непосредственно из Шотландии, и сигарой марки «Нестор» из изящного железного ларчика.
— Вы играете в бильярд, детектив?
— Бывает.
Кеораз весело ухмыльнулся и знаком предложил Джереми следовать за собой, в соседнюю комнату. Там, под люстрой с абажуром, стоял великолепный стол для бильярда из разных пород дерева. Мэтсон сделал затяжку и издал удовлетворенное ворчание.
— Хороши сигары, не правда ли? — хихикнул Кеораз с видом заговорщика. — Я закупаю их в «Гроппи» ящиками — это целое состояние! Зато табак стоит каждого потраченного на него пиастра… [67]
— Для того, кто может себе это позволить, — не удержался Джереми.
Они взяли по кию, и Мэтсон начал партию. Иезавель с бокалом в руке заняла место на обитой велюром скамье.
— Вы бываете в каких-нибудь клубах? — осведомился Кеораз.
— Практически во всех. По крайней мере там, где меня ждут стол для бильярда, партнер и приглашение.
Кеораз наклонился над зеленым сукном.
— При случае присоединяйтесь к нам в клубе «Джезира» — там у вас будет хорошая возможность сбить спесь с самонадеянных хвастунов.
— Я подумаю.
Кеораз примерился к шару, его кий скользил по ладони взад-вперед; лицо стало очень суровым. Он нанес удар и стал следить за столкновением и перемещением шаров.
— Зачем вы организовали это учебное заведение?
Кеораз явно не ожидал подобного вопроса: он отвлекся от происходящего на бильярдном столе и впился в Джереми взглядом инквизитора.
— Зачем? — повторил он с неожиданно серьезным видом. — Кто я, по-вашему, — алчный и бессердечный негодяй? Или филантроп, скрывающийся под маской сварливого делового человека? О, даже не пытайтесь ответить — вижу по вашему лицу, что вы думаете на этот счет. А хотите знать правду, господин Мэтсон? Вы правы наполовину — и ровно настолько же ошибаетесь. Я и тот и другой, детектив, — как все создания, живущие на этой планете. Ни белый, ни черный, всего лишь бесцветный и борюсь изо всех сил, чтобы ни тот, ни другой цвета не ослепили меня и не заставили сбиться с пути. В зависимости от ситуации могу предпочесть тот или иной оттенок, но затем возвращаюсь к равновесию. И таким образом…
Джереми прошелся вокруг стола, чтобы выбрать позицию для продолжения игры.
— Если позволите возразить, никто не бывает бесцветным, — заметил детектив.
— А я этого и не говорил. Я сказал, что у нас нет собственного цвета, мы каждый раз принимаем цвет наших мыслей и поступков. А они столь же изменчивы и разнообразны, сколь многоцветна палитра художника.
Кеораз предложил Джереми ударить по дальнему шару, но тот отказался, коротко мотнув подбородком.
— Мое учебное заведение — это все, что я мог сделать в знак уважения к этой стране, детектив. Сделать на свой лад. У меня несметное количество денег, что же еще я мог предложить этому городу в качестве благодарности? Конечно, заботиться о детях, о тех, кто нуждается. В соответствии с каирской традицией я основал образовательное учреждение. Многие арабские богачи на свои деньги сооружают фонтаны, которые вы можете видеть на улицах города, или строят школы для изучения Корана. В отличие от этих школ мое заведение ориентируется на светское образование и открыто для тех немногих семей, которые согласны, чтобы их дочери учились там вместе с их сыновьями.
— Могучий господин Кеораз несет детям Египта свет культуры! — с пафосом воскликнул Джереми. — Восхитительно!
— Вы в это не верите, не так ли? Вы относитесь к тем скептикам, которые пытаются понять, что же на самом деле скрывается за этим актом сострадания, за этим великодушием, невероятным для миллионера, крайне жесткого в делах. Еще раз повторяю: ничего. Ничего более эгоистичного, чем желание вставать по утрам с легким сердцем. Вы можете сказать, что я создал это заведение с целью подкупить собственную совесть, а я на это отвечу так: его возникновение позволило мне обрести душевный покой. Полагаю, все дело в точке зрения. Я вовсе не демон, которого некоторые хотят во мне видеть. Повторюсь, я, как и многие, — не законченный негодяй и не абсолютный праведник.
— И тем не менее негодяи существуют, а некоторые монстры способны на самое страшное.
Кеораз поставил кий вертикально перед собой и оперся руками на его наконечник, находящийся на уровне груди.
— В этом-то весь вопрос, дорогой мой. В восприятии зла.
Джереми двинулся вперед, чтобы продолжить игру.
— В восприятии зла? — переспросил он. — Что вы хотите сказать?
— Речь идет о расколе, о коренном расхождении во взглядах между теми, кто думает, что чудовища существуют изначально, и теми, кто полагает, что человек рождается хорошим или по крайней мере нейтральным и становится таким, как есть, под влиянием обстоятельств. Зло — что это: не зависящая от нас реальность или всего лишь следствие неустроенности общества?
— Руссо? [68]
Кеораз подмигнул детективу:
— Правильно. Но не только он. Восприятие зла — это вопрос, который преследует человечество с момента возникновения первой цивилизации. Формируется ли характер в зависимости от наших действий или, наоборот, мы с самого рождения предрасположены к тому, чтобы совершать определенные поступки? Самые страшные преступники стали такими потому, что в процессе своего становления вынуждены были претерпеть страшные муки, или потому, что с пеленок имели склонность к насилию?