Теория Гайи | Страница: 26

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Эмма рассмеялась:

— Я и сама не знаю.

— Как это?

— Я палеоантрополог. Европейская комиссия отправила меня сюда, не сказав зачем.

— И вы согласились?

— Сложилась чрезвычайная ситуация, они сказали, что я нужна им. — Эмма усмехнулась. — Я была уверена, что все узнаю, прибыв на место. Вот всё и прояснилось! Понимаю, насколько глупо я поступила, но… немного тайны в жизни ученого — разве от этого можно отказаться? Они раздразнили наше любопытство, мое и мужа… И вот что из этого вышло!

— Ваш муж тоже должен приехать?

— Нет, его отправили в другое место. Надеюсь, что у него всё в порядке. Он вместе с моим братом.

— Ну и ну! Какая, оказывается, у вас семья!..

— Да, — вздохнула Эмма. — Теперь, когда я тут застряла, то начинаю думать, что всё это было неспроста.

— Что вы имеете в виду?

— То, что нас так срочно вызвали всех троих, ничего не — объяснили… Наверное, и правда случилось что-то серьезное. Хотя не стоит сейчас так думать, а не то я совсем упаду духом! Лучше расскажите о себе. Вы ведь не отсюда, я права?

Тим улыбнулся:

— Да. Я здесь всего полтора года.

— У вас нет местного акцента.

Он кивнул:

— Я вырос в Бордо, в семье виноделов.

— Ничего себе! Как же вас сюда занесло?

Тим посмотрел ей в глаза:

— Это очень личное.

— Простите. Я не хотела быть невежливой.

— Думаю, — сказал он тихо, — раз уж мы оба так далеко от дома, да еще и в таких обстоятельствах, я могу вам рассказать…

Эмма внимательно его слушала.

— Я был ветеринаром, — начал Тим. — Два года проработал в клинике, а потом стал задыхаться, мне было там тесно… Мне нужен был простор, перемены!

— Это действительно так и было?.. Или вы просто сбежали от несчастной любви? — спросила Эмма.

Тим опять улыбнулся:

— И то, и другое. В общем, я уехал — сначала на шесть месяцев в Южную Африку, потом на год в Кению, в заповедник Масаи Мара. Я много работал со слонами и стал отличным специалистом. Ко мне всегда обращались, если нужно было оказать помощь пострадавшему слону.

— Пострадавшему?

— Да, от рук человека. Говорят, у слонов хорошая память, и это правда. В детстве они видят, как браконьеры истребляют их родителей. Малышей не трогают, потому что у них слишком маленькие бивни. Они растут, помня о бойне, о людях, шагавших по телам их умирающих родителей и рвавшим на части еще живую плоть. И позже их реакция на человека может быть совершенно непредсказуемой. Особенно у тех слонов, которые постоянно имеют дело с людьми, например катают туристов. В один прекрасный день слон нападает на автомобиль или группу прохожих. Какая-нибудь деталь, жест, цвет, звук пробуждают давно забытое воспоминание, и слон может взбеситься.

— Я считаю, что браконьерам нужно давать пожизненный срок! — воскликнула Эмма.

Тим глубоко вздохнул:

— Я с вами согласен… В конце концов я слетел с катушек и начал крестовый поход против этих негодяев. Сначала я пытался идти законным путем, но ничего не добился. Однажды мне сообщили об очередной браконьерской экспедиции. Я успел приехать раньше, чем они напали на животных, и обстрелял колонну. Сначала стрелял по колесам, стеклам…

Я ранил троих. Один из них оказался сыном местного чиновника. За мою голову пообещали вознаграждение, и мне пришлось уехать. Я вернулся во Францию, но контраст между Бордо и Африкой оказался слишком сильным. Мне было тяжело приспособиться. Потом я встретил девушку с острова Хива Оа, которая была во Франции на каникулах, и приехал за ней сюда. Вот и вся история.

Эмма медленно кивала, глядя на Тима. Внезапно он показался ей очень привлекательным: лет тридцати, с ясным взглядом и трехдневной щетиной. Странно, но теперь, после того что она узнала о нем, он притягивал ее еще сильнее, несмотря на свой бешеный характер. Неожиданно ей стало не по себе при мысли о том, что ей предстоит провести с ним ночь в одном доме. До сих пор мысли Эммы были заняты только внезапно свалившимся ей на голову приключением, но теперь она вдруг заметила, что ее спутник — красивый мужчина. Ей захотелось прижаться к нему. Если бы я встретила его пятнадцать лет назад… До Петера, до детей. Обычно совесть не мучила Эмму, когда она заглядывалась на кого-нибудь. Она любила мужа, но смотреть на других мужчин или обсуждать их с подругами казалось ей совершенно нормальным. Однако сейчас все было по-другому. Он кажется таким привлекательным… Я на другом конце света и ничем не рискую. Мы никогда больше не увидимся, никто не узнает…

Эмма нахмурилась. Что со мной? Я что, с ума сошла?! Какая разница, узнает кто-то или нет?

— Я вас разочаровал или… расстроил? Вы так странно на меня смотрите, — сказал Тим.

— Нет, нет, ничего подобного, — Эмма взяла себя в руки. — То, что вы сделали, кажется мне безрассудным и в то же время очень смелым.

В глазах Тима она видела боль от еще не заживших ран. Они молча ели, но тишина была уже не такой, как прежде. Затем Эмма собрала в комнатах покрывала и постелила себе на диване. Они сразу решили, что будут спать в одной комнате, так было надежней.

Эмма очень устала, но тревожные мысли не давали ей заснуть. И когда наконец пришел сон, он был тяжелым и беспокойным.

Вдруг стены дома задрожали.

Эмма вскочила, обливаясь потом, сердце колотилось так, словно готово было разорваться. Керосиновая лампа погасла, было совсем темно. Эмма пыталась понять, не приснилось ли ей это. Первое, что она сделала, — ощупала постель и убедилась, что Тима не было рядом. Она одна, это просто сон. Она вглядывалась в темноту, пытаясь разглядеть чудовище, которое могло там притаиться.

Хватит! Неподходящий момент, чтобы давать волю воображению…

Она сунула руку под подушку в поисках фонарика, который ей отдал Тим.

И тут в дверь так сильно застучали, что Эмма зажала руками рот, чтобы не закричать. Мощные удары не прекращались. Теперь Эмма окончательно проснулась. В кромешной тьме кто-то коснулся ее груди, потом схватил за плечо. Эмма едва не закричала от ужаса, но чья-то рука зажала ей рот, и она услышала шепот Тима:

— Тихо! Не двигайтесь!

Грохот продолжался, кто-то пытался выломать дверь. На них напали. Дерево треснуло, полетели щепки, удары стали чаще. Кто-то ломал дверь так яростно, что Эмма усомнилась в том, что это человек. Снаружи доносились яростные вопли и какое-то ворчание.

Затем вдруг все стихло.

Эмма была вся мокрая. Тим продолжал сжимать ей плечо. Она чувствовала его горячее дыхание. В гостиной было так темно, что казалось, будто воздуха не хватает. Удушающий мрак. В темноте все кажется не таким, как на самом деле, подумала Эмма. Мощный удар в ставни ближайшего окна заставил ее снова вздрогнуть. Удары раздавались вновь и вновь, ставни развалились, и теперь тот, кто напал на дом, начал ломать доски, которыми Тим изнутри заколотил окна. Понимая, как это глупо, Эмма все-таки радовалась, что накануне задернула занавески. Она не хотела видеть нападавшего. Она хотела только одного — чтобы эта тварь ушла, чтобы оставила их в покое.