Короче, папаша Вейдер мог подменить любого из своих работников – и порой так и поступал, чтобы «не отрываться от земли». От своих ближайших помощников он ожидал схожего отношения к делу.

Далеко не все они оправдывали его ожидания. Взять хотя бы Манвила Гилби. Как он пыжился, пытаясь ворочать бочонки! Эта эпическая картина разворачивалась на моих глазах, и я, естественно, не преминул сообщить боссу, что Гилби чуть не лег под бочонками. Возможно, поэтому Манвил косо на меня поглядывает.

Я поздоровался с пивоварами на дежурстве. Скиббер Кессел что-то угрюмо проворчал в ответ. Мистер же Клиз был слишком занят, чтобы обращать внимание на назойливых мух вроде некоего Гаррета. Что ж, люди на работе; насколько я помню, они и в часы досуга не склонны были трепать языками. Должно быть, их все устраивает в жизни. Я крутился на пивоварне достаточно долго, чтобы усвоить: если пивовару что-то не по душе, он не задумается поднять хай на весь белый свет. У лучших из них голосины все равно что у оперных певцов.

Когда прихожу к Вейдеру, я стараюсь вести себя непредсказуемо. В нашем деле рутина чревата неприятностями: будешь действовать по заведенному порядку – мигом окажешься на крючке у плохишей. Иногда я заглядываю на пивоварню всего на полчасика, а иногда практически не вылезаю оттуда, становлюсь этаким любознательным кузеном из провинции, который шляется где ни попадя, изредка помогая разгружать – или грузить – бочонки. И не только: мне доводилось и прибирать двор в компании подмастерьев, и махать лопатой на элеваторе, и засыпать в чаны хмель. Кроме того, я проверял счета на овес, рис и пшеницу, сопоставлял приход с зафиксированной выработкой. Иными словами, всячески пытался стать занозой в заднице для предполагаемых злодеев.

Воруют на любой пивоварне. Скажу не хвастаясь: у Вейдера с моим появлением воровства стало меньше, но извести его под корень все же не удалось – виной чему пресловутая слабость человеческой натуры.

15

Я достаточно близко знал погонщиков и грузчиков – пивали вместе, так что вполне естественно было начать расспросы с них. Уж они-то выложат мне все, было бы что выкладывать.

До погрузочной можно было добраться тремя способами. Во-первых, пройти через грузовые ворота. Во-вторых, по обширному подвалу, где хранились бочонки с пивом. И в-третьих, через конюшни, огромные, если не сказать – чудовищно огромные. Где-где, а на пивоварне лошадиные силы требовались в умопомрачительном количестве.

Между прочим, когда папаша Вейдер выбирал место для своего заводика, он соблазнился природными пещерами, в которых затем устроил подвал, и близостью реки, по которой на пивоварню доставляли сырье.

Я предпочел путь через подвал. При моем отношении к лошадям соваться в конюшни было несколько рискованно. И потом, пробираясь среди бочонков и бочек, бесконечными рядами уходивших в полумрак, я всякий раз испытывал восторг сродни блаженству верующего в храме.

В подвале работа кипела сутки напролет. Разумеется, я наткнулся на мистера Беркела, сверявшегося, как обычно, с длиннющим списком в руках.

– Мистер Беркел, вы что, вообще не спите?

– А, Гаррет! Почему же – сплю, и достаточно регулярно. А вам везет: как ни придете, мы непременно с вами встречаемся.

– Да уж… Что там с цифрами? Сходятся?

– Еще как! Замечательно сходятся.

То есть воровство по-прежнему наличествует, но в допустимых размерах. Когда убытки разумны, папаша Вейдер готов закрыть глаза на слабости своих работников.

Беркел протянул мне большую кружку. Как ни удивительно, кружка оказалась до краев наполненной пивом.

– Попробуйте. Новый сорт, только-только выпустили.

Я пригубил – и сам не заметил, как осушил полпинты.

– Отличное пиво, мистер Беркел. Крепче светлого, но легче моего любимого темного. – Я настроился было на продолжительную беседу о достоинствах и недостатках разных сортов пива, однако Беркел не проявил интереса. – Вот что мне нравится в Вейдере: вечно он что-нибудь придумает. Спасибо. Пожалуй, загляну к вам на обратном пути.

– Милости просим. Да, Гаррет, скажите-ка, с чего это вам вздумалось усадить на плечо это чучело? Смотрится отвратительно.

– Это не чучело. Он живой. Можно считать его опознавательным знаком. Надо же мне чем-то от остальных отличаться.

– А… – Беркел скривился так, словно я долго и нудно рассказывал ему, какие у меня в доме обои. – Ладно, мне пора. Вы там осторожнее, Гаррет.

– Вы тоже, мистер Беркел.

16

Складские помещения на пивоварне – ни дать ни взять воплощенный хаос, но из этого хаоса, как ни удивительно, вытекает бурный поток живительной влаги. Пиво – кровь нашего города, оно питает его сердце и проникает в самые потаенные места.

Погонщики и грузчики встретили меня кто дружелюбными улыбками, а кто – кривыми усмешечками. Как обычно. Возможно, те, кто скривился, имели некое отношение к кражам, которые я расследовал. Скорее всего, рассуждали они так: этот парень здорово нас подставил, ведь красть у хозяина – святое право каждого работника.

Сгущались сумерки. Конюхи разбирали лошадей и уводили их в стойла. С наступлением темноты будут грузить только чужие повозки. Близилось любимое времечко работяг, когда можно расслабиться.

В такое время проще простого стырить пару-тройку бочонков.

Поразмыслив, я взобрался на пустую повозку, которая стояла в сторонке – поломалась, а починить еще не успели. Лег на дно и замер, прислушиваясь. Попка-Дурак глухо заворчал, но, по счастью, этим все и ограничилось. Покойник по-прежнему управлял им, не давая развернуться.

Итак, я прислушался. Разговоров было достаточно, однако почти никаких рассуждений о политической ситуации и ни слова об очередном появлении на пивоварне любимого сынка матушки Гаррет. Ну и ладно. Конечно, тупость танферских воришек вошла в поговорку, но все же я не ждал, что они примутся обтяпывать свои грязные делишки прямо у меня под носом.

Короче, я лежал, слушал и наблюдал.

Заподозрить было некого.

– Гаррет!

Я открыл глаза, сообразив, что задремал. Время-то позднее, давно пора в кроватку…

– Гилби? – Манвил Гилби строит из себя денщика папаши Вейдера, однако он – не слуга, а друг. Их дружба, которой не страшны никакие невзгоды, началась еще в армии. Гилби живет один, его жена умерла. Вейдер – единственное, что осталось у него в жизни. Так что если Макс – мозг пивной империи, то Манвил Гилби – ее душа и совесть.

– Макс просит тебя оказать ему честь и заглянуть в его дом, как только представится возможность.

Н-да, Гилби не мешало бы пропустить кружечку-другую. После третьей он становится нормальным человеком.

– Передай, что приду, когда совсем стемнеет.