— Надо же давать им иногда расслабиться, — заметил я. — Лучше здесь, чем в Лордах.
Капитан неохотно согласился. Он не большой поклонник грабежей и насилия, хотя они и являются частью нашей работы. Мне кажется, он в душе романтик. По крайней мере, когда замешаны женщины.
— Они же имели это в виду, вступая в Гвардию и беря в руки оружие, — попытался успокоить я Капитана.
— Сколько это уже продолжается, Каркун? — спросил он угрюмо. — По-моему, всегда, не так ли? Ты можешь хотя бы вспомнить то время, когда ты не был солдатом? В чём дело? Почему мы здесь? Мы выигрываем все сражения, но Леди проигрывает войну. Почему бы им не бросить всё к чёртовой матери и не пойти по домам?
В какой-то мере Капитан был прав. Ещё со времени Форсберга мы отступали раз за разом. Хотя и не терпели поражений. На Плато всё было нормально, пока в дело не вступили Меняющий Форму и Хромой.
Во время последнего отступления мы наткнулись на базовый лагерь повстанцев. Мы сошлись на мнении, что это — основной центр подготовки и штаб кампании против Ночной Ящерицы. К счастью, мы заметили повстанцев раньше, чем они нас. Мы окружили лагерь и перед рассветом взяли его штурмом. Наши подразделения сильно поредели, но повстанцы почти не сопротивлялись. Большинство из них оказались зелёными добровольцами. Единственное, что пугало — это присутствие в лагере полка амазонок.
Мы, конечно, уже о них слышали. Они были и на востоке, в районе Ржавчины, где сейчас шли сражения гораздо более жестокие, чем здесь. Но столкнулись мы с ними впервые. И я не стал рассеивать пренебрежительное отношение наших людей к женщинам-воинам, хотя их товарищи-мужчины сражались гораздо хуже.
Ветер донёс до нас клубы дыма. Подожгли казармы.
— Каркун, иди и посмотри, чтобы эти придурки не подожгли лес, — проворчал Капитан.
Я поднялся, подхватил свою сумку и лёгкой походкой пошёл, углубляясь в этот смрад, дым и шум.
Везде валялись тела. Это дурачьё, наверное, считало, что находится в полной безопасности. Они не соорудили ни вала, ни рвов вокруг лагеря. Глупо. Это же самое первое, что нужно делать, даже если ты знаешь, что ближайший противник — в сотне миль от тебя. И только потом уже сооружают крышу над головой. Лучше мокрый, чем мёртвый.
Я уже привык к этому. В Гвардии я служу очень давно и успел заковать свою нравственность в железные латы, отгородить её от чувствительных ударов извне. Но всё равно, я до сих пор стараюсь избегать самых неприятных сцен.
Ты, который пришёл после меня и царапаешь сейчас эти Анналы, уже понял, что я не хочу отражать всю правду о нашей банде головорезов. Ты знаешь, что они злодеи, насильники и невежи. Они варвары, живущие своими жестокими мечтами. Их буйство умеряется присутствием только нескольких сдержанных и приличных людей. Я действительно нечасто описываю эту сторону нашей жизни потому, что все эти люди — мои собратья, моя семья, а меня с младых ногтей приучили не отзываться плохо о своей семье. Старые привычки — самые стойкие.
Ворон, когда читает мои повествования, смеётся. Гладкий сироп и благоухание — называет их он и угрожает отнять у меня Анналы и записать всё так, как видит сам.
Жестокий Ворон. Насмехается надо мной. А кто же это бродит вокруг лагеря и пресекает любые попытки наших людей немного поразвлечься, устроив маленькую пытку пленному? Кто таскает за собой повсюду десятилетнюю девочку? Не Каркун, братья мои, не Каркун. Каркун — не романтик. Эта страсть у нас только для двоих — для Капитана и Ворона.
Собственно говоря, Ворон стал лучшим другом Капитана. Они всё время сидят вместе, как два утёса, да и разговаривают о том же самом, о чём могут говорить два валуна на морском берегу. Они переносят общество только друг друга.
Элмо руководил теми, кто занимался сейчас поджогом построек. Это были, в основном, ветераны Гвардии, которые уже пресытились видом человеческой плоти. Только прибившиеся к нам молодые солдаты регулярной армии всё ещё продолжают терзать женщин.
В сражении под Розами мы дали повстанцам хороший урок, но они были слишком сильны. Против нас там встала половина Круга Восемнадцати. А на нашей стороне были только Хромой и Меняющий Форму. Эти двое потратили больше времени на то, чтобы досадить друг другу, а не противостоять Кругу. Результатом был разгром, самое унизительное поражение Леди за последнее время.
Круг в основном тянул лямку сообща. Они не тратили столько энергии на ссоры между собой, а направляли её на врагов.
— Эй, Каркун! — позвал Одноглазый. — Присоединяйся к веселью!
Он метнул пылающую головню в открытую дверь казармы. Здание взорвалось огнём. С окон сорвало тяжёлые дубовые ставни. Языки пламени настигли Одноглазого. Он рванулся оттуда. Его курчавые волосы, вылезавшие из-под ужасной, обвисшей шляпы, уже тлели. Я повалил его на землю, пытаясь этой шляпой потушить волосы.
— Всё в порядке, в порядке, — прорычал он. — Можешь, чёрт возьми, не гордиться собой так сильно.
Не в силах удержаться от улыбки, я помог ему подняться.
— Как ты, нормально?
— Обжёгся, — сказал он с видом того дутого достоинства, который принимают кошки после особенно неуместной и идиотской выходки. — Всё как надо.
Пламя просто рычало. Над домом взлетала и кружилась горящая солома.
— Капитан послал меня убедиться, что вы, шуты, не подожгли лес.
И тут из-за угла объятого пламенем дома семенящей походкой вышел Гоблин. Его большой рот скривился в усмешке.
Стоило Одноглазому его увидеть, как он заверещал.
— Ты, куриные мозги! Это ты меня подставил!
Он взвыл так, что у меня заложило уши, и начал приплясывать. Рёв огня усилился и обрёл какой-то ритм. И вскоре я увидел, как в языках пламени внутри дома что-то запрыгало и заплясало.
Гоблин тоже это заметил. Усмешка исчезла с его лица. Он глотнул воздуха, побелел и начал свой собственный танец. Они с Одноглазым подвывали, пронзительно вскрикивали и, казалось, не замечали друг друга.
Водосточная канава извергла своё содержимое в воздух, и оно, описав дугу, обрушилось на пламя. Туда же последовало и то, что было в бочке с водой. Рёв пламени поутих.
Одноглазый подскочил к Гоблину и пихнул его в бок, пытаясь помешать ему сосредоточиться. Гоблин пошатнулся, развернулся на месте, пискнул и опять принялся вытанцовывать. В огонь полилась вода.
— Ну и парочка.
Я оглянулся. Это подошёл Элмо, чтобы тоже посмотреть.
— Действительно, парочка, — откликнулся я.
Вечная вражда, суета и скулёж этих двоих наводили на мысль об их старших собратьях по колдовскому ремеслу. Но, конечно, эти ссоры не шли ни в какое сравнение с тем, что происходило между Меняющим и Хромым. Когда настают тяжёлые времена, Гоблин с Одноглазым становятся друзьями. А среди Поверженных друзей нет.
— Я должен тебе кое-что показать, — сказал Элмо.