– Уже веселишься?

– Веселюсь, – сказал Снерг. – Значит, есть другие, с которыми происходит то же самое. Когда чудеса происходят с тобой одним, можно сгоряча и поверить в Сатану. Но когда чудеса запущены в серию – это уже Природа, так что никакой меланхолии. Если появилась какая-то экзотическая болезнь – вылечат, в двадцать втором веке живем. – Он распростерся на тахте и изобразил на лице высшую степень блаженства – ему в самом деле стало вдруг легко и хорошо. – И позвоню-ка я сейчас рыжему шкиперу…

– Поздравляю, – сказала Алена. – Ты становишься серьезным. Если так пойдет и дальше, с тобой можно будет говорить и о других серьезных вещах…

– О каких?

– Потом… Иди поешь. И я тоже. Я ведь из-за твоих батальных кошмаров и не завтракала, дурачок, Стах Снерг этакий…

– Вельяминов оставил номер?

– Оставил адрес. Он сказал, что будет в лаборатории у Черного моря до конца месяца. Лабораторию только что построили, и видеофона там пока что нет. Но ты можешь прилететь в любое время.

– Любопытно, – сказал Снерг. – Выходит, он словно бы знает, что я к нему непременно явлюсь, и ждет.

– Да. Да… – в ее глазах мелькнул испуг. – Стах, я чего-то недопонимаю…

– Не волнуйся, – сказал Снерг. – Это наверняка к лучшему – то, что он словно бы заранее знает что-то. Вот что, обойдусь-ка я без завтрака. В Красноярске что-нибудь перехвачу. Чтобы побыстрее кончить с этим делом. – Он шагнул к двери и остановился. – Возьму-ка я аппаратуру на всякий случай…

У элкара он обернулся, прощально посмотрел вверх. Алена стояла на балконе, медленно махала рукой, все было, как обычно, он снова улетал, она снова провожала, но что-то вторглось в жизнь, предупреждало о себе, пусть и едва слышно пока, словно крик в горах, такой далекий, что его воспринимаешь, скорее, сознанием, чем слухом, но не сомневаешься, что не почудился он, что был…

Снерг помахал Алене и звонко захлопнул дверцу.

Глава 4
Что тебе снится?

Это был белый домик на берегу тихой бухточки, у синего моря, у впечатляющих скал – место, где, скорее, следовало бы отдыхать, а не работать. Снерг посадил мобиль рядом с двумя другими. Постоял, глядя на море, и решительно направился к двери.

Дверь открыли сразу же, словно хозяин от нее и не отходил, будучи предупрежден о визите, сгорал от нетерпения.

– Здорово, – сказал Снерг.

– Привет, – сказал Вельяминов. – Проходи. Как долетел?

– Нормально, – пожал плечами Снерг. – Как еще можно долететь в наше-то время?

– Парадокс какой-то, – сказал Вельяминов. – ДП-корабль затрачивает на прыжок в несколько парсеков несколько минут, а ты из-под Красноярска до Черного моря добирался час с лишним.

– Парадокс, – поддакнул Снерг из вежливости, дипломатические преамбулы казались ему сейчас излишней тратой времени, и, чтобы побыстрее перейти к делу, он сказал: – Со мной тоже происходят сплошные парадоксы.

– Скорее, странности, – сказал Вельяминов. – Знакомьтесь, Станислав Снерг.

– Свирский, Кирилл, – сказал молодой блондин с участливыми глазами опытного врача.

– Здравствуйте, Станислав, рад вас видеть, – сказал сухонький живой старик, похожий немного на Суворова. – И с вами это случилось?

– Здравствуйте, Егор Петрович, – сказал Снерг. – И со мной, как видите…

«Значит, все-таки память предков, – подумал он, – иначе зачем здесь присутствует академик Голубцов, один из ведущих историков планеты?»

– Кирилл – мой коллега, – сказал Вельяминов. – Егор Петрович любезно согласился быть нашим консультантом.

– Хотел бы я видеть историка, который отказался бы быть вашим консультантом, – заявил Голубцов. – Такого только и укорить… С чего начнем?

Судя по всему, на происходящее он реагировал весьма эмоционально, в отличие от психологов – те были профессионально сдержанны.

– Итак, – сказал Вельяминов. – Станислав, что с тобой происходит, мы в общих чертах знаем.

– Я не первый?

– Не первый.

– А какой по счету?

– Семнадцатый.

– Уже легче, – сказал Снерг. – Коли уж я семнадцатый, объясните мне, ради бога, одно. Я знаю, что медицина достигла грандиозных вершин, но не думал, что она может отыскать и засечь пациента, которого мучают по ночам кошмары, до того, как он сказал о них кому-либо?

Вельяминов и Свирский переглянулись, улыбнулись сначала друг другу, потом Снергу.

– Хорошо держится, – сказал одобрительно Свирский.

– Я привык работать с тайнами… – сказал Снерг.

– Ну так вот, – сказал Вельяминов. – Мы тебя просто вычислили, а вычислять мы начали после шестого пациента. Когда нашли разъединственный признак, объединяющий всех шестерых. Ты летал в июне на Эвридику, верно?

– Летал, – сказал Снерг. – Нужно было встретиться с одним историком, а он улетел на Эвридику в отпуск.

– Сны начались на третью ночь после возвращения?

– Сейчас… – Снерг задумался. – Ну да, все верно, на третью.

– Все правильно, – сказал Вельяминов. – Всех, кто прилетел на Землю с Эвридики шестого июня сто четвертого года на лайнере «Картахена», на третью ночь стали мучить, как ты выражаешься, кошмары. После седьмого пациента мы запросили список пассажиров «Картахены» и стали методично вызывать одного за другим. Кроме тебя, осталось еще семеро, к врачам они, как и ты, как и предыдущие, не обращались – объясняли это тем, что якобы мешает что-то… Надеялись, видишь ли, что все перемелется. Что скажешь?

Снерг молчал. Беспокойства и страха не было – с ним произошло нечто из ряда вон выходящее, но в таком положении оказались еще двадцать три человека, и медицина уже сыграла боевую тревогу. К тому же поведение психологов внушало определенные надежды – они вели себя так, словно столкнулись с любопытным, но, в общем, не представляющим особой опасности явлением. Вряд ли за этим стояли только профессиональная выдержка и желание ободрить пациента.

«Вот и тема», – почти весело подумал Снерг, но вспомнил, что ждут его ответа.

– Я полагаюсь на нашу медицину, – сказал он. – Ничего другого мне попросту не остается. Гадать, почему так случилось и почему это случилось именно с пассажирами «Картахены», я не берусь – не могу себе представить механизм феномена, почему он включил именно память предков…

– Почему вы решили, что это – память предков? – быстро спросил Свирский.

– Потому что вы пригласили в качестве консультанта одного из лучших историков планеты. И еще – сны как-то… чересчур реалистичны для кошмаров, даже натуралистичны, скажем так.