Вечер был холодным. Над головой висели обе луны, Малыш в фазе полнолуния. В совершенно безоблачном небе кружила сова, которой не давало покоя нечто вроде стаи летающих по ночам грачей. В свою очередь, за хвостом одного из грачей носилась более мелкая черная птичка, периодически его поклевывая и словно наказывая за нарушение каких-то птичьих законов. Или просто из вредности, как поступила бы моя свояченица.
Скорее всего, никто из этих летунов не был настоящей птицей.
Над ближайшим домом нависло нечто огромное – пофыркало и побрело прочь. Мне удалось разглядеть что-то похожее на голову гигантской утки. Первый из завоевавших эти земли Хозяев Теней отличался зловещим чувством юмора. А это большое, медленное и смешное существо было убийцей. Компания самых опасных его коллег включала гигантского бобра, восьминогого крокодила с руками и многочисленные вариации на тему смертельно опасного домашнего скота, лошадей и пони, многие из которых днем отсиживались в подводных логовах.
Самых жутких существ сотворил безымянный Хозяин Теней, которого теперь называют Первый или Повелитель Времени. Его исходный материал состоял из Теней с Сияющей равнины, известной в Хсиене как Обитель Непрощенных Мертвецов. И вполне логично, что сам Хсиен называют Страной Неизвестных Теней.
Ночь разорвал долгий львиный рев. Это, наверное, Большие Уши или его сестричка кошка Сит. Когда я подошел к домику Одноглазого, подали голос и Черные Гончие.
Дому Одноглазого едва исполнился год. Его построили друзья колдуна-коротышки, когда возвели жилища для себя. До этого Одноглазый и его подружка Гота, бабушка Тобо, ютились в уродливой и вонючей хижине, кое-как сляпанной из обмазанных глиной прутьев. Новый же дом был построен из скрепленных цементом камней, имел отличную тростниковую крышу и четыре большие комнаты, в одной из которых стоял замаскированный самогонный аппарат. Пусть даже Одноглазый стал слишком старым и дряхлым, чтобы застолбить себе местечко на местном черном рынке, но я уверен, что он станет гнать самогон до того самого дня, когда душа покинет его сморщенную плоть. Упорства ему не занимать.
Гота держала дом в идеальном порядке, прибегнув к древней схеме – она взвалила всю домашнюю работу на свою дочку Сари. Гота, которую наши ветераны все еще называли бабушка Тролль, стала такой же дряхлой, как и Одноглазый, разделяя при этом его страсть к крепкому пойлу.
Тобо нетерпеливо выглянул из двери:
– Быстрее!
– А ты знаешь, с кем говоришь, мальчик? С бывшим военным диктатором всего Таглиоса.
Парень ухмыльнулся – на него это произвело впечатления не больше, чем на любого другого в наши дни. Слово «бывший» нынче не стоит и сотрясения воздуха, когда его произносишь.
Я склонен философствовать на эту тему и, наверное, слегка при этом увлекаюсь. Когда-то я был никем и не имел амбиций стать кем-то более значимым. Заговор обстоятельств вложил в мои руки огромную власть. Окажись у меня желание, я смог бы вырвать потроха у половины мира. Но я поддался другим навязчивым идеям и позволил себя увлечь. И вот я здесь, за полмира от того места, где начинал, почесываю раны, скриплю костями и записываю истории, которые, скорее всего, никто не прочитает. Только теперь я стал куда более старым и дряхлым. И похоронил всех друзей юности, кроме Одноглазого…
Я вошел в дом старого колдуна.
Там было убийственно жарко. Одноглазый и Года поддерживали в очаге огонь даже летом. Впрочем, лето в Южном Хсиене редко бывает жарким. Я уставился на Одноглазого.
– Ты уверен, что с ним что-то не так?
– Он пытался мне что-то сказать, – пояснил Тобо. – Я ничего не понял, поэтому и пошел за тобой. Я испугался. – Он. Испугался.
Одноглазый сидел в колченогом кресле, которое сколотил сам. Он был неподвижен, но по углам комнаты копошились какие-то существа, обычно заметные лишь боковым зрением. Пол усеивали раковины улиток. Мурген, отец Тобо, называл их домовыми – как и маленький народец из сказок своей молодости. Их тут было около двадцати разновидностей высотой от пальца до половины человеческого роста. Они действительно делали свое дело, когда их никто не видел, и это Дрему просто бесило. Ведь это означало, что ей придется упорнее выдумывать всяческие работы, чтобы удерживать отрядных злодеев подальше от неприятностей.
В доме Одноглазого стояла ошеломляющая вонь барды, из которой он гнал самогон.
Сам дьявол походил на высушенную голову, которую чучельник не удосужился отделить от тела. Одноглазый всегда был человечком маленьким, даже в лучшие свои годы. И теперь когда ему стукнуло двести с чем-то лет, а обе ноги и минимум одна рука находились в могиле, он больше напоминал сморщенную обезьянку, чем человека.
– Я слыхал, что ты снова пытаешься привлечь к себе внимание, старина, – сказал я, опускаясь возле него на колени.
Единственный глаз Одноглазого открылся и уставился на меня. В этом отношении время оказалось к нему милосердно – зрение у него осталось хорошим.
Он приоткрыл беззубый рот, откуда поначалу не донеслось ни звука. Попытался приподнять чернокожую руку с паучьими лапками пальцев, но у него не хватило сил.
Тобо переминался с ноги на ногу и что-то бормотал существам в углах. В Хсиене обитает тысяч десять всяческих странных созданий, и он знает название каждого. И все они ему поклоняются. Для меня это взаимопересечение со скрытым миром стало наиболее тревожным последствием нашего пребывания в Стране Неизвестных Теней.
Мне они нравились гораздо больше, будучи еще неизвестными.
Снаружи заверещал скрипун, или Черный Панцирь, или еще какая-нибудь Черная Гончая. К нему присоединились другие. Шум и гвалт двинулись к югу, в сторону Врат Теней.
Я велел Тобо сходить и узнать, в чем там дело. Он остался. Парень еще станет шилом в заднице.
– Как там твоя бабушка? – спросил я, нанося упреждающий удар. – Сходил бы, посмотрел. – Готы не было в комнате. Обычно она находилась рядом, преданно стараясь ухаживать за Одноглазым, хотя и ослабела почти как он.
Одноглазый издал какой-то звук, шевельнул головой, снова попытался поднять руку. Он увидел, как Тобо вышел, открыл рот и ухитрился выдавить мелкими порциями несколько слов:
– Костоправ. Это.., последний… Мне хана. Я это чувствую. Смерть пришла. Наконец.
Я не стал ни спорить с ним, ни расспрашивать. Моя ошибка. Мы уже раз десять разыгрывали эту сцену. Все его удары так и не оказались последними. Похоже, судьба уготовила ему какую-то особую роль в своих грандиозных планах.
Как бы то ни было, он собирался сыграть свою сольную роль до конца. Предупредить меня насчет высокомерия, потому что до него никак не доходило, что я уже не только не Освободитель – военный диктатор всего Таглиоса, – но и отказался от Капитанства в Черном Отряде. После плена у меня перестало хватать рациональности для подобной работы. Да и мой заместитель Мурген не пережил такое без последствий, поэтому бремя командования Отрядом и лежит сейчас на плечиках Дремы.