– Никто случайно не знает, сколько времени нужно барже, чтобы спуститься по Нагару, пройти через каналы в дельте и дойти вверх по течению до Таглиоса? – спросила Душелов. Она знала, что баржи с экипажами из ветеранов могут плыть днем и ночью, в отличие от пеших или конных солдат.
Никто еще не успел дать заслуживающий доверия ответ, как у входа вновь поднялась суматоха.
Душелов обнаружила, что моросящий дождь прекратился. Тем не менее, солдат, требовавших ее внимания, покрывала грязь. Они привезли ей подарок.
– Для меня? А у меня сегодня даже не день рождения.
Подарок в облике Гоблина казался совершенно непригодным к употреблению. Он был связан, изо рта торчал кляп, а голову и руки ему для верности еще и замотали тряпками. Те, кто взял его в плен, твердо решили не рисковать.
– Он угодил в одну из моих ловушек, – злобно ухмыльнулась Душелов.
– Да, госпожа.
Ловушек она расставила сотни, и самых разнообразных. Душелов взялась за это, едва стало очевидно, что новая, улучшенная версия Гоблина запросто обводит вокруг пальца ее солдат.
– Он все еще жив? – Если мертв, то ее тревога по поводу того, что он позволил себя поймать, переместится далеко вниз в списке ее забот.
– Ваши инструкции были совершенно ясны, госпожа.
Душелов запомнила лицо того, кто это сказал. Он издевался над ней, укрывшись за маской почтительности. А она предпочитала открытое неповиновение, которое можно раздавить, не озадачивая причиной остальных.
– Снимите с него маску и кляп. И уложите в палатке.
Дщерь Ночи, как заметила Душелов, настолько заинтересовалась, что даже позабыла, что надо притворяться равнодушной.
Но она ведь не может знать, настолько важен колдун-коротышка?
Нет. Невозможно. Она поступила так же, как поступала всегда, когда в палатке что-то происходило. И внимание обратила потому, что надеялась узнать нечто полезное.
Душелов подождала, пока Гоблин придет в себя, и сказала ему:
– А твои бывшие братья и впрямь не любят перебежчиков, верно?
Гоблин устремил на нее взгляд еще более холодный, глубокий и равнодушный, чем у Дщери Ночи. И не ответил.
Она приблизилась. Ее маска оказалась всего в футе от его лица.
– И они пришли ко мне, чтобы я помогла им с тобой рассчитаться, – промурлыкала Душелов.
Гоблин дернулся, но снова промолчал. Потом огляделся.
И улыбнулся, увидев Дщерь Ночи.
– Мне рассказали о тебе все, коротышка, – сказала Душелов. – О том, кто ты теперь. Все думают, что я просто убью тебя за то, что ты сделал с моей ногой. Они очень желают твоей смерти. – Она потерла руки. – Но я подумала и решила поступить еще более жестоко. – Она захихикала.
– Все их дни сочтены, – прошептал Гоблин. Его голос лишь смутно напоминал голос того человека, который отправился в подземелье бросить вызов Матери Ночи.
– И у некоторых точнее, чем у прочих, – уточнила Душелов равнодушным старческим голосом. Ее правая рука хлестнула Гоблина поперек лица. И полудюймовые лезвия на кончиках ее пальцев рассекли ему глаза и переносицу. Гоблин взвыл – сперва от удивления, а потом от боли.
Протектор повернулась к солдатам, доставившим пленника:
– Принесите мне еще одну клетку. Такую же, как для этого отродья. – Клетку она заказала заранее – настолько была уверена, что Гоблин от нее не уйдет.
Кузнец получил заказ еще на три. Для ее сестры, муженька сестры и для предателя Лозана Лебедя.
Позднее, в Таглиосе, она планировала заказать стеклодуву огромные бутыли, затолкать в них пленников и выставить их напоказ у входа во дворец. Их будут кормить и поить, пока они не утонут в собственном дерьме.
Такова была участь, которую Властелин – в свое время – приберегал для самых важных врагов.
Ревуна завалили работой. Первый действующий четырехместный ковер-самолет он изготовил уже через два дня после того, как солдаты отправились на запад. Гархавнес выглядел заброшенным, хотя нас, оставшихся, хватило, чтобы расквасить несколько носов как-то утречком, когда бывшему хозяину пришла в голову блажь украсть свой бывший дом.
Дрема заказала десяток ковров – от одноместных разведывательных до настоящего монстра, способного, как она надеялась, перевезти двадцать солдат. Понятия не имею, кому, по ее мнению, предстояло ими управлять. Лишь Ревун и Тобо – а возможно, и Ворошки – владели этим умением.
Я потребовал, чтобы раньше всех была сделана парочка ковров среднего размера. Времени на их изготовление уйдет не слишком много, а грузоподъемность сразу позволит найти им полезное применение. А поскольку меня назначили командиром отряда, которому предстоял захват Деджагора, я получил то, что хотел. То есть один ковер.
Тобо к тому времени разобрался и с летательными столбами. Теперь и Шукрат, и Аркана вроде бы охотно ему помогали. Одна из них одалживала Тобо свою леталку, когда ему хотелось слетать к Дреме, что он всегда проделывал по ночам, не желая, чтобы его заметили. Мне его ночные полеты не нравились. Уж слишком много оставалось в поместье потенциально неприятных и недружественных людей. Включая немалое число заложников из главных тутошних семей.
Чем дальше – тем больше, и Магадан с Громоволом не желали предлагать свою дружбу, и каждый по собственной причине. Я сказал Магадану:
– Меня так и тянет отправить вас домой, чтобы не волноваться о том, что делается у меня за спиной. – На самом-то деле я не очень волновался. Призрачные друзья Тобо видели все.
– А я не хочу домой, – ответил Магадан. – Дома больше нет. Я хочу быть свободным.
– Конечно. Уж вы, Ворошки, показали, на что вы способны, когда свободны. Я всю свою жизнь убивал таких, как вы. Тех, кто считает, что их судьба – делать рабов из таких, как я. И как раз сейчас я воюю с одним из таких умников. И я не намерен отпускать тебя, чтобы ты начал губить жизнь другим.
Ничто из моих слов не было абсолютной правдой, но прозвучало неплохо. И Магадан купился. Кое на что. На то, о чем я говорил всерьез. И поверил, что я скорее убью его, чем отпущу на свободу.
Как раз тогда он и решил, что все-таки имеет смысл вернуться домой. С того дня он заговаривал о возвращении при каждой нашей встрече. Тайный народец подтверждал, что говорит он искренне. Он даже стал уговаривать своих земляков обменять все их знания на наше согласие провести их обратно через равнину.
Госпожа ему не верила. И полагала, что нам следует прикончить и его, и Громовола, поскольку они могли доставить нам неприятности.
У моей ненаглядной очень прямой подход к решению проблем.
А я иногда обнаруживаю, что еще сохранившаяся у меня совесть чертовски мешает.