Память становится избирательной.
Мы не упускаем случая распространить хотя бы крошечную ложь относительно наших врагов.
Тобо выкрикнул что-то оскорбительное. Я дернула его за руку и потащила к нашему логовищу. Люди принялись ругать Серых и насмехаться над ними. Тобо бросил камень, который угодил в тюрбан Серого.
Темнота не позволила им разглядеть наши лица. Они вытащили свои бамбуковые палки – настроение толпы становилось угрожающим. Похоже, наши колдуны постарались на славу. Ничего, жители Таглиоса – люди выдержанные и не так уж легко теряют контроль над собой. Чтобы жить в такой неестественной скученности, требуется много терпения и самоконтроля.
Я огляделась по сторонам в поисках ворон, летучих мышей или других шпионов Протектора. После наступления ночи мы рискуем больше, чем днем, потому что в темноте трудно заметить этих соглядатаев. Я покрепче вцепилась в руку Тобо.
– Ты не должен был этого делать. Знаешь же, что в темноте выползают Тени.
Мои слова не произвели на него ни малейшего впечатления.
– Гоблин будет счастлив. Он много времени потратил на эту штуку. И она сработала отлично.
Серые засвистели, вызывая подкрепление.
Четвертый «пузырь» тоже выпустил дымный призрак, но мы его уже не увидели. Я протащила Тобо мимо ловушек для Теней, установленных вокруг нашего штаба. Вскоре ему предстоит объясняться с некоторыми своими «дядями». Те, для кого паранойя остается образом жизни, очень сильно рискуют получить от Отряда «по рукам» за все свои безобразия. С Тобо нужно провести серьезную разъяснительную работу, иначе его поведение может быть использовано умным противником с пользой для себя.
Сари вызвала меня вскоре после нашего возвращения. Не для того, чтобы сделать выговор за бездумный риск, которому при моем попустительстве подверг себя Тобо. Нет, она просто хотела сообщить, что собирается перейти к следующему этапу. Возможно, когда-нибудь Тобо погорит настолько серьезно, что это пробудит в нем хоть какое-то чувство страха. Плохо только, что жизнь в подполье не знает жалости. Редко выпадает больше чем один шанс. Тобо должен прочувствовать это всем сердцем.
Конечно, Сари допросила меня с пристрастием обо всем, что произошло в городе, и постаралась довести до сведения Гоблина и Одноглазого, что она недовольна и ими тоже. Тобо отсутствовал и не имел возможности защищаться.
На Гоблина и Одноглазого все ее высказывания произвели мало впечатления. Даже сорок промахов любимого дитяти не могли внушить опасения этим двум антикам. Кроме того, они и сами были наполовину виновны в его проделке, а кому же охота признавать свою вину? Только не им.
Сари сказала:
– Сейчас я буду вызывать Мургена.
В ее голосе явственно ощущалась странная неуверенность. Она всегда не слишком охотно беседовала с Мургеном. Всем нам хотелось бы знать, почему. Их с Мургеном связывала искренняя и очень романтическая любовь из разряда тех, которые описывают в легендах, со всеми атрибутами, сопутствующими этим вневременным историям. Вызов богам, разочарование родителей, ужасные разрывы и счастливые воссоединения, интриги со стороны врагов и прочее в том же духе. Так получилось, что одному из них пришлось сойти в царство смерти, чтобы спасти другого. И Мургена любезно препроводили в холодный подземный ад – такая уж обходительная наша безумная колдунья Душелов. Он и все остальные Плененные были живы, но находились в стасисе, под равниной Сияющего Камня, в таком месте и такой ситуации, о которых мы знали только благодаря тому, что Сари была способна вызвать дух Мургена.
Может, все дело было именно в стасисе? Сари каждый день старил, а Мургена нет. Может, она начала бояться, что станет старше его матери к тому времени, когда мы освободим Плененных?
После долгих лет изучения истории я вынуждена с грустью констатировать, что она в значительной степени руководствуется личными соображениями вроде этого, а вовсе не борьбой за идеалы тьмы или света.
Уже давным-давно Мурген научился во время сна покидать свое тело. Сейчас он отчасти сохранил эту способность, но, к сожалению, она была ослаблена противоестественными факторами его нынешнего состояния. Даже в виде призрака он не мог самостоятельно выбраться за пределы пещеры. Для этого его непременно должна была вызвать оттуда Сари – или, возможно, любой другой некромант, знающий, где он находится.
Дух Мургена был превосходным шпионом. За пределами нашего круга никто, кроме Душелова, не мог обнаружить его присутствия. Благодаря Мургену мы были в курсе всех замыслов наших врагов – разумеется, тех из них, кто был настолько могуществен, что ими стоило интересоваться. Процесс был достаточно сложный и имел целый ряд ограничений, но все же Мурген представлял собой наше едва ли не самое мощное оружие. Без него мы попросту не выжили бы.
И сегодня Сари более чем когда-либо была не в настроении вызывать его.
Бог знает, как это трудно – сквозь года и невзгоды пронести свою веру. Многие из наших братьев утратили ее и ушли, затерялись в хаосе империи. Некоторые, возможно, снова обрели бы свою веру, добейся мы достаточно громкого успеха.
Сари пришлось в жизни нелегко. Она потеряла двоих детей – боль, которую матери нелегко сносить, даже если она никогда не любила их отца. Его она потеряла тоже, но от этой утраты страдала мало. Никто из тех, кто помнил этого человека, не сказал о нем ни одного доброго слова. Вместе со всеми нами ей крепко досталось во время осады Джайкура.
Может быть, Сари – и все нюень бао – чем-то страшно разгневала Гангешу. Или, может быть, этот бог со слоновьими головами просто наслаждался, когда гибли его почитатели, – вот, дескать, какая славная получилась шутка. Вроде Кины, которая наверняка довольно хихикала, когда ее грубые шалости по отношению к собственным фанатикам оканчивались для них фатально.
Гоблин и Одноглазый обычно не присутствовали, когда Сари вызывала Мургена. Она не нуждалась в их помощи. Ее мастерство было ограниченным, но сильным, а эти двое только и способны, что мешать, сколько бы не тужились вести себя как положено.
Однако на этот раз наши ископаемые оказались тут же, из чего я сделала вывод, что затевается нечто необычное. До чего же старые они оба! Наверно, уже и счет годам потеряли. Держались только благодаря своему мастерству. Одноглазому, если Анналы не лгут, было уже более двухсот лет, а его «юному» другу около ста.
Мягко говоря, ни того, ни другого крупными мужчинами не назовешь. Оба ниже меня ростом. И никогда не были выше, даже задолго до того, как превратились в иссохшие от старости ходячие мощи. Я даже представить себе не могу Одноглазого молодым. Нет, только старым и только в этой его черной шляпе, самой безобразной и грязной изо всех когда-либо существовавших на свете.
Может, Одноглазый и жив-то еще только потому, что проклят этой шляпой. Может, эта шляпа использует его как своего коня и поэтому не дает ему умереть.