На меня пахнуло трупным смрадом. Лишь слегка, но и этого оказалось достаточно, чтобы я устремился к звездному скоплению, казавшемуся мне знакомым. Вроде бы по весне эти звезды висят над северным горизонтом.
Три яркие звезды образовывали плоский треугольник, причем одна из них, та, что находилась в вершине, непрерывно мерцала. С этим светилом было связано множество преданий, по большей части довольно мрачных. Впрочем, я этих легенд толком не знал.
С такой высоты мне была видна и четвертая звезда в созвездии, тоже яркая, светившая чуть пониже остальных. Я припомнил, что видел нечто подобное, когда Отряд еще находился далеко от Таглиоса. Насколько я высоко над землей? Или я где-то далеко к северу от Кьяулуна?
Прекратив двигаться вперед, я скользнул вниз и обнаружил себя над чрезвычайно ухоженным сельскохозяйственным регионом. Во всем чувствовался строжайший, рациональный порядок, позволяющий использовать землю, людей и животных с максимальной эффективностью. Сверху это походило на колесо, с центральной усадьбой в центре и четкими линиями полей, с хуторами и деревеньками, словно нанизанными на спицы. Возделанная земля перемежалась полосками леса. Видимо, его оставили нетронутым как источник дичи, топлива и строительных материалов. Уже началась подготовка к весеннему севу, но, поскольку стояла ночь, работников на полях не было.
Мне доводилось слышать об этом крае. Он находился в Стране Теней, к западу от Кьяулуна. Опыты Длиннотени в области сельского хозяйства имели своей целью добиться производства как можно большего количества продуктов с помощью меньшего числа работников. Люди нужны были ему для строительства Вершины и службы в его войсках.
Выходит, я не так уж далеко от своей компании. Я повернул на восток. Казалось, прошли долгие часы, прежде чем мне удалось увидеть огни в развалинах Кьяулуна. Вскоре нашелся и наш лагерь, и моя собственная берлога.
Я успокоился и решил немного поэкспериментировать. Через несколько мгновений стало ясно, что если я не могу пройти не только сквозь стену, но даже сквозь занавешивающее вход одеяло, то зато в состоянии проскользнуть сквозь щель, слишком тесную даже для мышки или змеи.
А вот перемещаться во времени – ни назад, ни вперед – у меня возможности не было. Я был принужден пребывать в тех временных рамках, в которых существовало мое спящее тело.
Во сне я мог действовать вполне сознательно. Сон казался вполне реальным. Скорее всего, я видел наш лагерь именно таким, каким он и был в то время, как я спал. Возможно, мне просто недоставало воображения, чтобы выстроить целый мир снов, в точности воспроизводящий действительность.
Тут я задался немаловажным вопросом. Удастся ли мне повторить этот фокус снова? Вдруг в другой раз обстановка выйдет из-под контроля, и я снова стану проваливаться в иные миры вне зависимости от своего желания, как было, когда я проваливался сквозь время в кошмар Деджагора?
Поскольку исключить такую вероятность нельзя, будет разумно, если сейчас я использую открывшиеся возможности на все сто. Я отполз назад, в холод, которого не ощущал, и подумал было о том, чтобы двинуться на равнину, но эта мысль почему-то вызвала у меня же мощное отторжение. Может быть, потом.
Вместо того я направился к горам. К логовищу Душелова. Без Копченого мне удалось подобраться совсем близко, даже не потревожив ворон. Они дрыхли. Как и их хозяйка.
Гости уже ушли, так что ни хрена я не выяснил. Стоило бы, наверное, наведаться в Вершину, да посмотреть, что там к чему, но на востоке уже забрезжил рассвет. И чем светлее становилось, тем сильнее мне хотелось вернуться в безопасное прибежище собственной плоти.
Матушка Гота уже была на ногах. И ей, похоже, удалось то, что не удалось Душелову, – каким-то образом она ощутила мое появление. Когда я проскользнул внутрь, она обернулась, уставилась прямо на меня и нахмурилась, поскольку ничего не увидела. А потом содрогнулась, как бывает, когда по спине пробегает холодок. Затем Гота вернулась к своей стряпне. Причем, как я приметил, готовила она больше, чем все мы – и я, и Тай Дэй и она сама, – могли бы слопать за целый день. Не иначе как решила тайком подкормить дядюшку Доя.
– Выглядишь ты не ахти, – сказал мне за завтраком Одноглазый.
– Спасибо на добром слове.
– А что случилось?
– Дурные сны.
Колдун не знал, с чем мне пришлось столкнуться. Я решил повременить и не выкладывать ему все сейчас, но, тем не менее, перешел на форсбергский и сказал:
– Похоже, наша воронья подружка спелась со своим старым приятелем Ревуном, дорогушей Обманником и дитем.
Тай Дэй и матушка Гота вскинули на меня глаза, потому что слово «Обманник» я намеренно произнес по-таглиосски – «туга». На нюень бао оно звучит точно так же.
– А старина Длиннотень, стало быть, думает, что вокруг него тишь да гладь.
– Ага. Старик частенько говаривал, что даже параноику кто-нибудь может засадить нож в спину.
Обычно он говорил это в тех случаях, когда я обращал внимание на его паранойю.
– Сама по себе новость приятная, хотя не знаю, как нам это использовать.
– Не моя проблема. Я человек маленький. Мое дело доложить, а решения принимает капитан. На то он и капитан.
Забавы ради вместо «капитан» я обронил таглиосское слово джамадар. Тай с матушкой Готой тут же снова на меня вытаращились. В понимании Обманников джамадар являлся больше чем капитаном; не только предводителем отряда Душил, но и полновластным вождем духовного братства, считавшегося чем-то вроде маленькой нации. Последним оставшимся в живых джамадаром являлся Нарайян Сингх, ставший джамадаром джамадаров еще до того, как его единоверцам пришлось туго. Мои родственнички наверняка решили, что мы рассуждаем о живой легенде, святом Обманников, который все еще ходит по земле, исполняя волю своей богини.
Умяв свой завтрак, я поблагодарил матушку Готу, встал и выбрался из норы. Тай Дэй потащился следом.
– Мне надо навестить капитана, – сказал я ему. – Тебе незачем идти со мной. Можешь остаться и поработать по дому. – Теперь мы называли нашу берлогу домом.
Тай Дэй покачал головой. В последнее время он не слишком ревностно относился к обязанностям моего телохранителя. Но я не чувствовал себя покинутым.
Я некоторое время подождал Одноглазого, но он так и не вышел. Похоже, дерьмовому коротышке больше нравилось уминать наготовленную матушкой Готой снедь, чем заниматься делами. Впрочем, стоило ли этому удивляться? Костоправ выглядел бодрым и отдохнувшим не в большей степени, чем я. Похоже, и он этой ночью не почивал на ложе из роз.
– Что еще? – буркнул он.
– Я поспал маленько и видел сон. Прогулялся в сад, вернулся обратно, а потом принялся слоняться где ни попадя, безо всякого Копченого. – Я расписал ему самые неприятные подробности.
– А ты сможешь проделать это снова?