Гоблин и Одноглазый осмотрели дом за пару минут?
– Ловушек нет, – объявил Одноглазый. – И призраков. Отголоски старой волшбы накладываются на свежие. Пошли наверх.
Я вытащил клочок бумаги, где были нацарапаны выдержки из истории Боманца. Мы поднялись по лестнице. При всей своей уверенности Гоблин и Одноглазый пустили вперед меня. Тоже мне, приятели.
Прежде чем зажечь огонь, я удостоверился, что ставни захлопнуты.
– Приступайте. А я осмотрюсь.
Следопыт и пес Жабодав остались на лестнице. Комната была очень маленькая.
Прежде чем приступить к поискам, я глянул на корешки книг. У этого парня эклектичные вкусы. Или он просто собирал что подешевле.
Никаких бумаг. И нет следов обыска.
– Одноглазый, ты сможешь сказать, побывали ли тут ищейки?
– Вряд ли. А зачем?
– Бумаг тут нет.
– Ты смотрел в тайниках? Тех, что он упоминал?
– Во всех, кроме одного.
Копье стояло в углу. Стоило мне повернуть древко, как верхняя часть отвалилась, открыв внутреннюю полость. Вывалилась не раз упомянутая карта. Мы разложили ее на столе.
По спине у меня побежали мурашки.
Это была сама история. Эта карта создала наш нынешний мир. Несмотря на весьма слабое знание теллекурре и еще более ограниченное – колдовских символов, я ощутил обрисованную картой силу. То, что излучала эта карта, поставило меня на зыбкую грань, отделяющую страх от ужаса.
Гоблин и Одноглазый не ощутили ничего. Или были слишком заинтригованы. Склонившись над картой, они изучали путь, которым Боманц прошел к Госпоже.
– Тридцать семь лет работы, – произнес я.
– Что?
– Чтобы собрать эти сведения, ему потребовалось тридцать семь лет. – И тут я кое-что заметил. – А это еще что? – Судя по рассказу, этого знака тут быть не должно. – А, понял. Наш писатель добавил кое-что от себя.
Одноглазый посмотрел на меня. Потом на карту. Потом снова на меня. Потом нагнулся к карте, чтобы разглядеть тропу.
– Вот так оно и было. Никаких вариантов.
– Что-что?
– Я знаю, что случилось.
Следопыт нервно вздрогнул.
– Ну?
– Он попытался пройти туда. Единственным путем. И не смог выбраться.
В письме говорилось, что автор собирается сделать что-то очень опасное. Неужели Одноглазый прав?
Храбрец.
И никаких бумаг. Если только они не спрятаны лучше, чем я мог предположить. Хорошо бы заставить наших колдунов поискать. Вместо этого я велел им сложить карту и вернуть ее на место, а потом сказал:
– Какие будут предложения?
– Насчет чего? – пискнул Гоблин.
– Насчет того, как нам утащить этого парня у Вечной Стражи. И как вернуть ему душу, чтобы задать пару вопросов. Примерно так.
Я их не вдохновил.
– Кому-то придется отправиться туда и выяснить, что пошло не так, – заметил Одноглазый. – Потом выдернуть этого парня и отвести домой за ручку.
– Понимаю.
– Чудно. Сначала нам нужно заполучить тело.
– Обшарьте тут все сверху донизу. Может, найдете что-нибудь.
На поиски мы угробили полчаса. Я чуть истерику не устроил.
– Слишком долго, слишком долго, – повторял я.
На меня не обращали внимания.
Поиски позволили обнаружить в одной из книг старый клочок бумаги с шифром – не слишком-то и спрятанный. Я прихватил его с собой. Попробую прочесть с его помощью бумаги в Дыре.
Мы вышли из дома. До «Синелоха» мы добрались незамеченными. Закрывшись в комнате, мы хором вздохнули от облегчения.
– Что теперь? – спросил Гоблин.
– Спать. Волноваться начнем завтра. – Я ошибался, конечно. Я уже начал.
С каждым шагом все сложнее и сложнее.
Громы и молнии явились по-прежнему, проникая сквозь стены, точно через бумагу. Спал я беспокойно – нервы мои пострадали в тот день больше, чем стоило. Остальные спали как убитые. Почему я дергаюсь?
Это началось как укол света, как золотая мошка в углу. Мошка росла. Я хотел кинуться к колдунам и измолотить их в фарш, обозвав лжецами. Предполагалось, что амулет сделает меня невидимым…
Слабый, призрачный шепот, как вопль привидения в огромной темной пещере:
– Лекарь, где ты?
Я не ответил. Мне хотелось залезть под одеяло с головой, но пошевелиться я не мог. Фигура Госпожи оставалась расплывчатой, неопределенной, смутной. Быть может, ей сложно засечь меня? Когда ее лицо на мгновение материализовалось полностью, на меня она не глянула. Смотрела, точно слепая.
– Ты ушел с равнины Страха, – произнесла она тем же далеким голосом. – Ты где-то на севере. Ты оставил заметный след. Ты поступаешь глупо, друг мой. Я найду тебя. Разве ты не понял этого? Тебе не скрыться. Даже пустоту можно увидеть.
Она не знает, где я. Значит, я был прав, что промолчал. Она хочет, чтобы я выдал себя.
– Мое терпение небезгранично, Костоправ. Но ты еще можешь прийти в Башню. Торопись же. Твоей Белой Розе осталось жить недолго.
Я ухитрился наконец дотянуть одеяло до подбородка. Ну и зрелище же я собой представлял – теперь мне кажется, что забавное. Как мальчишка, боящийся призраков. Сияние медленно угасло. А с ним исчезла и нервозность, мучившая меня с той минуты, как мы покинули дом Боманца.
Укладываясь спать, я бросил взгляд на пса Жабодава. Молния отразилась в единственном открытом его глазу.
Вот так. В первый раз у меня появился свидетель посещения. Псина.
Полагаю, мне никто не верил, когда я рассказывал о них, пока то, что я говорил, не начинало сбываться.
Потом я заснул.
Разбудил меня Гоблин:
– Завтрак.
Мы поели. Мы устроили целое представление – искали рынок сбыта своих товаров и постоянных покупателей на будущее. Дела шли паскудно, только хозяин постоялого двора регулярно предлагал подвезти ему спирта. Вечная Стража потребляла его изрядно – что еще делать солдатам, как не пить?
Обед. Пока мы жевали и готовились к предстоящему совещанию, на постоялый двор завернули солдаты. Спрашивали хозяина, не выходил ли кто из постояльцев ночью. Бравый старикан отверг такую возможность с ходу. Заявил, что спит на редкость чутко и непременно услышал, если б кто-то выходил.
Солдаты этим удовлетворились и ушли, а я спросил у хозяина, когда тот пробегал мимо: