– Я слишком стар, – произнес он. – Не позволяй моим выходкам обмануть тебя. Когда играешь с теми, кто сильнее тебя, приходится прикидываться. Что мне еще осталось? Сто лет... и меньше недели, чтобы обелить себя. Как мне успеть что-то сделать? Единственное знакомое лицо – это Госпожа.
– Почему ты думал, что ее имя Ардат? Почему не другая из сестер?
– А их было несколько?
– Четыре. – Я перечислил. – По твоим бумагам мы установили, что Доротея – это Душелов…
– Моим бумагам?
– Так называемым. Они посвящены большей частью тому, как ты пробудил Госпожу. До последних дней предполагалось, что собрал их ты, а твоя жена унесла их из города, думая, что ты погиб.
– Надо будет разобраться. Не собирал я никаких бумаг. И не писал. У меня не было ничего, кроме карты Курганья.
– Карту я хорошо помню.
– Я должен увидеть эти бумаги. Но сначала – Белую Розу. Расскажи мне о Госпоже.
Мне трудно было следить за его мыслями – слишком они петляли, расплескивая идеи.
– А что о Госпоже?
– Между вами заметно напряжение. Враги – и одновременно друзья. Или любовники, и одновременно враги? В общем, противники, хорошо знающие друг друга и глубоко уважающие. Если ты уважаешь ее, тому есть причина. Истинное зло уважать невозможно. Оно и само себя-то не уважает.
О-хо. А он прав. Я действительно уважаю ее. Так что я рассказал ему кое-что. Не сразу заметив, что тема у меня была одна – что Госпожа осквернена светом.
– Она очень пыталась быть злодейкой. Но в столкновении с истинной тьмой – той, что под курганом, – проявляется ее слабость.
– Нам почти так же нелегко погасить в себе свет, как победить тьму. Властелин рождается раз в сто поколений. Прочие же, вроде Взятых, – только подделки.
– Ты сможешь выстоять против Госпожи?
– Вряд ли. Подозреваю, что мне уготовано стать одним из Взятых, когда она выкроит время. – Старик, как кот, всегда приземлялся на ноги. – Боги! – Он споткнулся. – Однако она сильна!
– Кто?
– Твоя Душечка. Невероятное поглощение. Я беспомощен как младенец.
В «Синелох» мы забирались через окно второго этажа – столько насыпало снега.
Одноглазый, Гоблин и Молчун сидели с Душечкой в общем зале. Неразлучную парочку изрядно потрепало.
– Ну-ну, – заметил я. – Выбрались, значит. А я думал, пес Жабодав вами закусит.
– Никаких сложностей, – отмахнулся Одноглазый. – Мы…
– Что значит «мы»? – возмутился Гоблин. – С тебя толку было как от кабаньих сосков. Молчун…
– Заткнись. Это Боманц. Он хочет поговорить с Душечкой.
– Тот Боманц? – пискнул Гоблин.
– Тот самый.
Весь разговор уложился в три вопроса. Вела разговор Душечка, а как только колдун это понял, он тихонько свернул беседу.
– Следующий шаг, – сказал он мне. – Я должен прочесть якобы автобиографию.
– Так ее писал не ты?
– Нет. Если только память мне совсем не отказывает.
В бараки мы возвращались в молчании. Боманц пребывал в задумчивости. После первой встречи с Душечкой это в порядке вещей. Это для нас, тех, кто с самого начала ее знал, она Душечка.
Боманц продрался сквозь манускрипт, по временам уточняя перевод некоторых абзацев. Он не знал ючителле.
– Так это не твоих рук дело?
– Нет. Но главным рассказчиком послужила моя жена. Вопрос. Выследили ли девчонку, Проныру?
– Нет.
– А надо бы. Она единственная из оставшихся в живых, кто имеет значение.
– Я передам Госпоже. Но сейчас не время. Через пару дней тут будет сущий ад.
Интересно, посадил ли Следопыт свой саженец? Хотя что толку, если Великая Скорбная смоет курган. Храбро, Следопыт, но очень глупо.
Однако последствия его усилий проявились очень быстро.
– Ты обратил внимание на погоду? – спросила Госпожа, когда я явился передать ей слова Боманца относительно Проныры.
– Нет.
– Улучшается. Саженец ослабил способность моего мужа влиять на климат. Слишком поздно, конечно. Вода не спадет и через несколько месяцев.
Она выглядела подавленной. Когда я сообщил ей, чего хочет Боманц, она только кивнула.
– Так плохо? Или мы потерпели поражение, еще не вступив в бой?
– Нет. Но цена победы все растет. Я не хочу платить так дорого. И не знаю, смогу ли.
Я стоял, немного ошарашенный, и ожидал разъяснений. Которых не последовало.
– Сядь, Костоправ, – произнесла она чуть погодя.
Я опустился в указанное ею кресло, у гудящего камина, куда верный Кожух постоянно подбрасывал дрова. Потом она отослала Кожуха. И все молчала.
– Время затягивает петлю, – прошептала она лишь раз. – И я боюсь растянуть ее.
Дни шли. Никто не добился хоть мало-мальски заметного успеха. Госпожа свернула все исследования, часто совещаясь со Взятыми. Меня на совещания не приглашали. Как и Боманца. Хромой участвовал в них только если его приказом выгоняли из моей комнаты.
Я оставил надежду заснуть у себя и переехал к Гоблину с Одноглазым. Это показывает, насколько пугало меня присутствие Взятого – жить с этой парочкой все равно, что обитать посреди небольшого мятежа.
Состояние Ворона по-прежнему не менялось, и о нем позабыли все, кроме верного Кожуха. Иногда еще по Душечкиному поручению заглядывал Молчун, но без особого энтузиазма.
Только в те дни я понял, что Молчун испытывал к Душечке не только верность и преданность, но не умел выразить свои чувства. Молчание его обуславливала не только клятва.
Я так и не узнал, кто из сестер были двойняшки. Следопыт, как я и предполагал, ничего не обнаружил в генеалогиях. Колдуны так старательно заметают свои следы, что удивительно, как он вообще что-то обнаружил.
Гоблин с Одноглазым пытались его загипнотизировать в надежде докопаться до самых старых его воспоминаний. Все равно что гоняться за привидениями в тумане.
Взятые попытались усмирить Великую Скорбную. Вдоль западного берега начал громоздиться лед, отворачивая течение в сторону. Но колдуны переборщили, и образовался затор, грозивший поднять уровень воды. Два дня попыток дали нам от силы часов десять форы.
Порой вокруг Курганья появлялись гигантские следы, скоро исчезавшие под снегом. Небо расчистилось, но воздух становился все холоднее. Усилиями Взятых снег не таял и не покрывался настом. Восточный ветер постоянно шевелил сугробы.
– Госпожа желает вас видеть, сударь, – сообщил мне пробегавший Кожух. – Немедленно.