– Кассию нужен был кто-то, чтобы присматривать за тобой и Майклом, – пояснил Маус, забыв, что отец не вполне понимает, что происходит. – Одному человеку тут не управиться, даже если Майклу впрыснуть успокоительное.
Шторм стал кое-что припоминать. Он улыбнулся. Похоже, Майкл произвел на Кассия сильное впечатление. А ведь Ди – всего лишь человек. Он одерживал верх не чаще, чем проигрывал. Его главный талант – слагать о себе разные легенды.
– Он тоже остался жив? – Теперь Шторм вспомнил почти все.
– Он отделался легче, чем ты, – сказал Кассий. – Потому что принял хотя бы элементарные меры предосторожности.
– Это его лодка сбилась с ритма, – добавил Маус. – Он нарочно ввел ее в противофазу. Этому трюку он научился у Хоксблада. Хоксблад так, выставляет свои генераторы, что они работают в синхронном режиме друг с другом и в диссонансе с любым другим.
– Это его первый успех как разведчика, – вставил Кассий. – Конечно, любой, имея компьютер и немного соображения, до этого додумался бы. Но, значит, соображение у него есть.
Маус чуть покраснел.
– Мы летим к астероиду? – спросил Шторм. Маус кивнул.
– Да, – подтвердил Кассий. – У нас еще остались вопросы к Майклу и Феарчайлду. – Помолчав, он добавил:
– Мы не смогли расколоть Майкла обычными средствами. Ему поставили защиту от наркотиков и детектора лжи. Возможно, примитивные методы окажутся более действенными.
– М-да… – Шторм очень в этом сомневался, хотя и знал – Майкл, несмотря на свою браваду и дерзость, в душе трус.
Каким образом Ди выработал иммунитет к самым изощренным методам выколачивания правды? Ведь эта процедура очень сложная, дорогостоящая и к тому же засекреченная. Конфедерация предоставляла такую привилегию лишь особо доверенным генералам и чиновникам, занимающим ключевые посты. Среди известных ему людей лишь Маус, пожалуй, удостоится такой чести, лет этак через сорок, если не погибнет и дослужится до высших чинов.
– Да, любопытно… – пробормотал он.
– Даже более любопытно, чем ты можешь себе представить.
Интонации механического голоса Кассия трудно было различить. Но в этот раз Шторм уловил в голосе полковника некоторую приподнятость.
– Ты что-то нашел?
– Думаю, мы узнали почти все. Интересно будет смотреть на Ди, когда мы будем с ним это обсуждать.
– Ты можешь рассказать мне сейчас?
– До астероида – пятьдесят один час лету. Ты пока восстанавливайся. Ты еще дезориентирован. А разговор этот будет напряженный.
– Не сомневаюсь.
Следующие два дня Шторм либо спал, либо довольствовался туманными, интригующими намеками его сына относительно их с Кассием находки на Большой Сахарной Горе. Он даже пробовал вернуться к Библии и кларнету. Один из сержантов с риском для жизни вытащил его личные вещи из обломков космоскафа с разрегулированными двигателями.
Но зрение его ослабло, а пальцы плохо слушались. Иногда Маус читал ему, но все равно время не двигалось. Он старался побольше спать.
Один раз Маус разбудил его, чтобы показать, как Кассий размазывает их гиперпространственный след вокруг звезды. Вальтер собирался описать полный виток, затем резко перейти в гиперпространство, скрываясь в собственном поле звезды, потом с день дрейфовать на околосветовой скорости. Астероид находился в кометном поясе этой звезды.
Такой маневр имел целью стряхнуть любой возможный хвост. Преследователь должен будет работать на грани разрешающей способности следящей аппаратуры и очень быстро потеряет контакт.
Когда они вышли на околозвездную орбиту, Шторм попросил Мауса перевезти его в рубку.
– Кассий, поверни его так, чтобы она светила сверху, пока мы движемся по орбите, – сказал он.
– Как прикажешь.
Звезда в иллюминаторе покачнулась, когда Кассий переменил положение корабля, а потом выросла до размеров солнца. Кассий нырнул к звезде, проскользнув так близко от нее, что кривая горизонта куда-то пропала и показалось, что корабль проплывает под бескрайним огненным потолком. Языки пламени величаво тянулись к ним, словно хотели увлечь в это яростное небо Армагеддона. Даже солнечные пятна поменьше казались гигантскими черными континентами, омываемыми еще более гигантскими океанами огня. Кассий поставил все фильтры, дав Шторму возможность задумчиво всматриваться в это гигантское пекло, единственный источник всех остальных видов энергии.
– До чего же жизнь наша схожа со звездой, – произнес Шторм. – Она пульсирует, она борется, стараясь сохранить себя в бескрайнем океане холодного отчаяния. Каждый атом содрогается до самого ядра, сражаясь с вампиром ночи, грозящим высосать из него жизнь. Так же сражаются и звезды, зная, что борьба их безнадежна, что им по силам лишь одно: умереть несломленными, вспыхнув новой в последнем величественном жесте на этой сцене.
Маус наклонился вперед, внимательно слушая. Казалось, его отец пытается привнести некую стройность в свою туманную философию.
– Энтропия и Хаос, смерть и зло не могут быть побеждены звездой или человеком, но в поражении всегда таится торжество несломленного духа. Это солнце говорит мне: Гней, плоть смертна, но дух, мужество, заключенные внутри нее, вечны. Они не сдадутся. И в этом единственная победа, которую ты сможешь одержать.
Маус не сводил с отца наполненных слезами глаз. Утомленный усилием, затраченным, чтобы облечь чувства в слова, Шторм заснул. А сын его продолжал смотреть на огонь, стараясь разглядеть в нем то же, что и Гней Шторм. Но не нашел этого. Он встал и снова переложил старика на каталку.
От встряски Шторм вернулся в полусознательное состояние.
На протяжении всей своей взрослой жизни Шторм предчувствовал последнюю, отчаянную схватку, в которой невозможна обычная победа. Он верил почти с религиозной истовостью, что когда-нибудь неведомые силы, манипулирующие нами, загонят его в угол, не оставив другого выхода, кроме смерти. Он не сомневался также, что орудием его уничтожения станет Ричард и что они с Ричардом, уничтожив друг друга, исполнят проклятие судьбы, лежащее на них.
Пламя Улантской войны зажгло огонь пангуманизма, который Конфедерация продолжала эксплуатировать на всю катушку. Она захватывала относительно самостоятельные районы, и процесс этот шел по тем же законам, что и рост живых организмов и видов. Наемнические армии попали в число институтов, дни которых были сочтены.
Ни одно правительство не будет добровольно терпеть частного конкурента, особенно такого, который смеет открыто бросать вызов его декретам. Даже у самого либерального правительства, которое только вообразить можно, есть глубочайшее убеждение, что у него есть право применять силу к отдельным индивидуумам. И с момента своего возникновения любое правительство последовательно стремится расширить сферу применения этого права.
Шторм не сомневался – если их с Ричардом втянут в кровавый Армагеддон, это станет последней войной между наемниками, на которую Конфедерация посмотрит сквозь пальцы. Правительственные службы достаточно сильны и организованны, чтобы разоружить флибустьеров. Им только нужен предлог.