Познакомившись с докладом, они пустились в спор о том, следует ли предпринять необходимые меры немедленно, или подождать окончания кампании на Западе. О Шинг полагал, что Чин во время войны сможет принести существенную пользу.
Там еще раз вернулся к проблеме близости Чина и Ву, поставив вопрос, не следует ли, несмотря на отсутствие улик, допросить последнего…
В пылу спора они совсем забыли о дверях.
У Ланга неожиданно округлились глаза.
О Шинг поднял взгляд на вход.
– Ву! – только и смог прошептать он.
Высокий смуглый человек мчался с севера подобно урагану. Под ним пала не одна лошадь, а люди, пытавшиеся его задержать, умирали. Но еще более безжалостным он был по отношению к самому себе. Своей штаб-квартиры в горах Капенрунга он достиг едва живым.
Белул дал проспать путешественнику двенадцать часов и только после этого рассказал ему об исчезновении жены.
Не тратя времени на размышления, смуглый человек распорядился:
– Приведи Мегелина…
Юноша был точной копией своего отца, если отбросить прочь несколько десятилетий. В свои девятнадцать лет он уже успел прославиться как жестокий и умелый воин.
– Оставь нас, Белул, – сказал Гарун.
Отец и сын смотрели друг на друга. Сын ждал, когда заговорит отец.
– Я проделал долгий путь, – неожиданно мягким голосом произнес Гарун. – Но его найти не смог.
– Балфура?
– Его я нашел. И он рассказал все, что знал. Последнее было не совсем так. Балфур отвечал только на поставленные вопросы и, даже агонизируя, ухитрялся затуманивать ответы. Полковник оказался крепким орешком.
По пути домой Гарун пытался уяснить для себя, что же он в конце концов узнал, и планировал дальнейшие действия.
– Я не нашел своего друга.
– Это то, что я не могу понять в тебе, мой отец. Эти два человека. Насмешник и Рагнарсон. Ты позволяешь им распоряжаться своей жизнью. Когда победа находилась от тебя на расстоянии вытянутой руки, ты бросил все, чтобы помочь Рагнарсону в его схватке с Шинсаном.
– Это как раз то, чему тебе предстоит научиться, мой сын. В жизнь каждого человека входят люди, которые становятся ему дороже любой короны. Поверь мне. Ищи таких людей для себя. Восприми это как должное, ибо подобные отношения объяснению не поддаются.
Они некоторое время молча смотрели друг на друга, и затем Гарун продолжил;
– Если хочешь знать, то они помогли мне гораздо больше, чем я им, очень часто поступая вопреки своим собственным интересам. И я перед ними в долгу. Хочу тебя спросить: ты слышал, чтобы Белул или кто-то иной из командиров когда-нибудь протестовали против моих действий?
– Нет, не слышал.
– Объясняю – почему. Они понимают, что если Шинсан покорит Запад, то Трон Павлина не достанется никому, включая Эль Мюрида – да сгрызут шакалы его кости.
– Ну это-то я понимаю. Но я также понимаю, что не одно это двигало тобой, когда ты повернул на север, вместо того чтобы истребить собак в Аль-Ремише.
– Когда-нибудь ты поймешь все. Во всяком случае, я на это надеюсь. Расскажи мне о маме, – попросил Гарун, и в его словах можно было услышать боль. Его долгая и глубокая любовь к дочери смертельного врага уже стала сюжетом эпических повествований. Её бегство вносило в эпос неожиданную развязку.
– Вот и это я тоже стараюсь понять. Понять очень трудно, но кое-что начинает проясняться. От наших людей поступает отрывочная информация, из которой, однако, можно сделать некоторые выводы.
Уперев взгляд в пол, Мегелин продолжил:
– Если бы это не была моя мать, мне не хватило бы терпения дожидаться новостей.
– Рассказывай.
– Она пытается заключить перемирие со Зверем. Отправилась к твоему другу Рагнарсону, а он направил её дальше.
– Понятно. Ей известно, насколько я рассержен. Исчез мой старинный друг, и она прекрасно понимает, что я уничтожу эту падаль в Аль-Ремише. У старцев с размягченными костями сил не осталось. Я могу смести их с лица земли, как ветер сметает песок с пустынь Сахеля.
– Меня как раз и огорчает, отец, то, что мать пытается их спасти.
– Не забывай, что она – его дочь.
– Головой я понимаю, отец, но сердце воспринимать этого не хочет.
– В таком случае прислушивайся к голове и ни в коем случае не обращай ненависть на маму. Прежде чем судить ее, подумай о своем отце.
– Именно это и твердит мне голова.
– Ты не по годам мудр, – сказал Гарун. – И это хорошо. Позови Белула.
Когда военачальник вернулся, Гарун объявил:
– Я возлагаю все свои труды на плечи сына. У меня есть два противоборствующих обязательства. И я передаю ему то из них, которое возможно передать. То, которое я взял на себя в Аль-Ремише давным-давно, в то время, когда Нассеф и Непобедимые подло убили всех, кто мог претендовать на Трон Павлина.
– Повелитель! – воскликнул Белул. – Я не верю своим ушам! Неужели ты отрекаешься от престола?
– Твой слух не подвел тебя, Белул.
– Но почему, Повелитель? Все наше поколение сражалось… Наконец нам показалось, что цель близка. Нас ждут и, рыдая в объятиях своих жен, вопрошают: «Когда же они явятся?» Десять тысяч кочевников зарыли мечи под своими шатрами. Они ждут только нашего прихода, чтобы выкопать их и нанести удар. Десять тысяч человек ожидают в лагерях. Им не терпится вступить в дело, так как они видят, что древо многолетней борьбы наконец начинает приносить плоды. Еще двадцать тысяч беспокойно топчутся в языческих городах, ожидая твоего клича. Домой! В тот дом, которого многие из них никогда не видели, Повелитель!
– Не упрашивай меня, Белул. Обращайся к своему королю. Теперь все в его руках. – Я же избрал для себя иную судьбу.
– Разве ты не должен посоветоваться с другими? Рахманом? Эль Синусси? Ханази?..
– Неужели они выступят против? Неужели начнут останавливать?
– Нет, если такова твоя воля.
– Разве я дал повод думать, что не тверд в своих намерениях? Нет, я должен идти иным путем. Должен отдать старинные долги.
– Кому, отец? И почему?
– Империи Ужаса. О Шинг захватил моего друга.
– Повелитель! – возопил Белул. – Это же самоубийство!
– Возможно. И именно поэтому, прежде чем удалиться, я должен передать мою корону.
Он встал на колени перед маленьким столиком и поднес руки к вискам. Лицо его выражало огромное напряжение. На шее вздулись жилы.
Затем руки Гаруна резко взмыли вверх и тут же опустились. О столик с гулким шумом ударился какой-то тяжелый предмет.