Блатные отшатнулись. Полковник бросился вперед, ударил одного из них снизу в подбородок. И когда тот откинулся и всплеснул руками — ногой в открытый пах.
И тут же получил сильный пинок ногой в колено. Преодолевая боль, выпрямился, увидел летящий ему в лицо кулак. Отклонился. Не видя куда, ткнул правой рукой. Почувствовал упругое сопротивление чужого тела. Ударил туда же левой рукой. Услышал вскрик.
Почувствовал, как противник падает куда-то вниз. На пол.
Уже плохо соображая, что делает, но лишь стараясь предупредить встречный удар, полковник высоко подпрыгнул и всем телом, выставленными ногами, обрушился на грудь поверженного противника.
Раздался хруст.
— А-а-а! — заорал последний оставшийся на ногах блатной. — А-а! Псих! Он псих! А-а! — наткнулся спиной на стену, испугался еще больше. — Не трогай меня! Не трогай-й! А-а!
Полковник, почувствовав резкую слабость, сел на пол. Стер с лица пот. Смахнул с кулака кровь.
В камере было тихо. Все заключенные лежали и сидели на местах, делая вид, что не проснулись. Что ничего не видели и ничего не слышали.
Бряцнул засов. В дверь ворвались несколько милиционеров с дубинками и фонарями.
— Стоять! — заорали они, заколотили дубинками направо и налево. Но больше всего по вжавшемуся в стену блатному, который стоял и потому показался им самым опасным. — Руки за голову.
Загнали всех обитателей камеры в угол. Наклонились над лежащими на полу телами. Попытались нащупать пульс.
— Этот готов!
— Этот, кажется, тоже.
Поднялись. Взглянули на напряженно застывших в углу зеков.
— Кто? Кто?! Их?
Все молчали. Потому что все крепко спали всю ночь.
— Кто?!!
— Он! — показал пальцем уцелевший блатной.
— Один?!
— Один! Он один всех!
— И правильно! Убивать их надо! — тихо сказал кто-то в толпе.
Милиционеры разом, с двух сторон, ударили полковника дубинками по спине и груди и сверху, когда он осел, по плечам, голове, по чему ни попадя. Подхватили под руки и потащили бесчувственно провисшее тело к выходу…
В эту ночь полковник не умер. В эту ночь полковник купил свою жизнь. Ценой отнятых им двух чужих жизней!
— Очухался, — сказал надзиратель. — А то часа три трупом лежал. Я уж думал, сдох, — отодвинулся от «глазка», пропуская к нему мужчину в мятой гражданской одежде.
Тот припал к «глазку» и долго, очень долго, минут десять, смотрел.
В карцере, на полу, лежал человек. Чуть старше среднего возраста. Чуть выше среднего роста. Не атлет. Нормальный фраер.
Мужчина оглядел в «глазок» помещение.
Типичный карцер. Каменный мешок с серыми бетонными стенами, бетонным полом, бетонной ступенькой, предназначенной для сна, с вбетонированным в пол канализационным сливом. С мокротой, ползущей по стенам, скапливающейся влажными пятнами на полу.
Мужчина отодвинулся от «глазка» и молча, не говоря ни слова, пошел по коридору.
— Руки за спину! — напомнил ему выскочивший из ниши сержант.
Мужчина сцепил руки за спиной.
— Налево! Прямо! Стой!
Остановились у безликой казенной двери.
— Товарищ следователь! Привел!
— Давай его сюда.
— Заходи!
Мужчина шагнул в кабинет.
— Проходи, — предложил следователь. — Свободны, сержант.
Сержант плотно прикрыл за собой дверь.
— Видел его? — спросил следователь. Мужчина утвердительно кивнул.
— Что скажешь? Скривился.
— Не скажи. Он сегодня двух блатных положил. Руками. Так что с ним надо поосторожней. Мужчина неопределенно пожал плечами.
— Справишься один? Кивнул.
— Ты чего молчишь? Онемел, что ли? Мужчина покачал головой. Сказал с видимой неохотой:
— Нет, гражданин начальник.
— Точная у тебя кликуха — Молчун. Мужчина ничего не ответил.
— Придешь к нему ночью, в три часа. Дверь будет открыта. Зайдешь тихо. Отрубишь его. Но так, чтобы не до смерти. За следы не бойся. На нем живого места нет, так что никто ничего не заметит.
Разорвешь его одежду. Свяжешь петлю. Зацепишь за вентиляционную решетку. Ну и… Вроде как он с собой кончил. Все ясно?
Мужчина кивнул.
— Если что не так, управишься без петли. Но тогда сам понимаешь… Тогда все валим на тебя. Тебе терять все равно нечего. Тебе хоть так, хоть так — вышка. А мы тебе за это дело послабления. Ну и вообще…
— Вы мне — «дурь». «Дурь»!
— Хорошо, сделаем.
— И еще телку. Телку мне!
— Где же я тебе телку возьму?
— Где хочешь, начальник. Или я…
— Ладно, столкуемся. Если дело не сладится, ты перед тем, как уходить, надзирателя стукни. Ключи у него возьми. Ну вроде как ты хотел того мужика в карцере замочить и для того ключи взял. Только сильно не бей. Так, чуть-чуть. Он знать будет, сразу упадет. Договорились?
Мужчина опять кивнул.
— Ну все. Иди.
Следователь проводил ушедшего зека глазами.
Мразь. Телку ему захотелось!
Поднял трубку телефона. Набрал номер.
— Я договорился, — сказал он. — Этой ночью. В три часа. Нет. Можете не беспокоиться. Не расскажет. Дело сделает, а рассказать никому не расскажет. Не сможет. Да. При попытке к бегству. Нет, причина будет. Очень серьезная. Нападение на надзирателя с целью завладения ключами.
Будут ждать в коридоре. Он прямо на них выйдет. И окажет вооруженное сопротивление.
Заточка.
Да. Они будут вынуждены применить оружие на поражение. Потому что он опасный преступник. Рецидивист и убийца. Напавший на надзирателя. И убивший заключенного, находившегося в карцере.
Нет. Нет шанса. Некуда ему деваться.
Да.
Да.
Можете быть уверены…
* * *
Полковник Зубанов пришел в себя от холода. И от боли. В разбитом, переломанном теле.
«Сволочи! Лучше бы убили! — подумал он. — Тем более что все равно убьют, раз так взялись. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра. Но убьют обязательно. Как видно, крепко я встал им поперек горла. Новые куски глотать мешает. Зачем же тогда мучить, если хотят убить?»
Полковник подполз к каменной ступеньке, опираясь о нее руками, сел. Огляделся.
Кругом были бетонные стены, лампа под потолком, дверь и в двери «глазок». И больше ничего. Пять квадратных метров стен, пола и потолка…