Тогда стали бы искать «верткого молодого человека», чтобы узнать, кто его нанял. Но вряд ли бы нашли, так как он убыл из страны в неизвестном направлении, осев где-то в солнечной Австралии или Парагвае. Но если бы даже его по каналам МИДа в том далеком Парагвае отыскали и допросили, то и тогда бы ничего путного не узнали, потому что «верткий молодой человек» был тоже наемным работником, которого послали в далекие края вербовать директоров для филиалов.
А тот человек, что его нанял, уж точно был недосягаем, так как скоропостижно скончался, в связи с чем его имя был даже упомянуто в заказанной им подборке материалов для журнала «Занимательная некрофилия».
И, наконец, если бы нашелся человек, который не поленился объездить всю Россию из конца в конец, читая все подряд объявления в газетах и на уличных стендах, то он бы с удивлением обнаружил, что «представительства» и «корпункты» открыты не в одном регионе, а во многих! И что исследования для «Межрегионального представительства…» и материал для журнала «Занимательная некрофилия» собирают не два десятка студентов, а собирают сотни, если не тысячи корреспондентов одновременно по всей стране!
Вот такая схемка — неизвестно кто, непонятно в связи с чем заинтересовавшийся информацией по случайным и криминальным смертям, нанял работника, который по его просьбе открыл десяток офисов в Москве и Питере, куда зазвал без пяти минут эмигрантов, предложив им небольшую халтурку. Без пяти минут эмигранты разъехались по регионам, где дали объявления в газетах, навербовав директоров представительств, которые, в свою очередь, наняли толпу студентов для сбора информации.
Единственное, что нужно было, чтобы вся эта гигантская машина заработала, — это деньги. Которые, судя по всему, у устроителей информационной пирамиды водились. Гигантская, невидимая глазом поисковая сеть накрыла страну, процеживая сквозь себя тысячи околокриминальных историй.
Кто-то неизвестный менял деньги на информацию, при этом никак себя не засвечивая! Он почти ничем не рисковал — наверное, какой-нибудь особо ушлый следователь мог заинтересоваться работой студентов, мог выйти на представительства, через их директоров, пусть и очень теоретически, добраться до австралийских эмигрантов и даже обнаружить могилку их нанимателя… На чем его исследования и закончились бы.
Но только откуда такому особо въедливому, который стал бы объезжать страну, следователю взяться?
Неоткуда взяться!..
Солдат на войне рассчитан на две-три атаки. Четвертую он не переживает. На четвертую из тыла должен подтянуться другой, который встанет на его место. Но тоже не надолго, тоже на три боя. И пока он чистит оружие, зубрит Устав и лопает перловую кашу, там, в тылу, ему подбирают замену, мобилизуя очередные призывные возраста и формируя из них воинские эшелоны, везут к фронту.
Жалеть солдата — дело пустое, он на войне главный расходный материал. Его дело — пережить первую и вторую атаку, чтобы умереть в третьей…
Рядовой киллер на этом свете тоже долго не живет. Не должен жить. Киллер рассчитан на две-три акции, после чего становится опасен. Потому что против него начинает работать статистика — его видят случайные, которые могут его опознать, свидетели, он оставляет на месте преступления улики, он может сболтнуть лишнее, «расслабляясь» после акции. У зажившегося исполнителя начинает вырабатываться индивидуальный, по которому его можно вычислить, почерк.
Если киллер работает в одиночку, на свой страх и риск, то у него есть шанс выйти из дела, зажив жизнью рядового обывателя. Хотя такое случается редко, потому что остановиться наемному убийце сложно — он ничего другого не умеет, жить привык на широкую ногу, а душа требует острых ощущений. И он — срывается…
Киллер, работающий в команде, уйти на покой не может, слишком много на него всего завязано. А ну как он надумает с кем-нибудь поделиться известной ему информацией из-за терзающих его душу угрызений совести, по пьяни или по глупости? Держать его под контролем всю оставшуюся жизнь, как это делал в свое время КГБ, слишком накладно. Это надо к каждому вышедшему на пенсию убийце по три няньки приставлять. Остается один, который напрашивается сам собой, выход…
А мы еще удивляемся, почему процент раскрываемости «заказух» так ничтожно мал. Потому и мал! Потому что судить некого — тех, кто нажимал спусковой крючок или выдергивал чеку из гранаты, давно нет в живых. Ведь киллер, он как солдат — пушечное мясо. Одноразового применения.
Траншейные рабочие тоже были «одноразового применения». Они тоже были рассчитаны на «три атаки». Две из которых отходили.
А раз так, то и говорить не о чем! Не сейчас, так позже… Итог — один!
Приговор был вынесен и подписан. Приговоренные были обречены, хотя ни о чем не подозревали и ни в чем не были виноваты… Впрочем, это как посмотреть — они же не только лопатами в траншеях землю ковыряли. За каждым из них числилось минимум по два трупа. Так что все справедливо!
Убрать приговоренных можно было легко и разом, например, вывезти куда-нибудь подальше в лес, приказать построиться и расстрелять из одного автомата. И там же закопать.
Но «Первый» предложил другой сценарий… Он был очень рачительным хозяином и решил: уж коли списывать людей, то с пользой для дела.
Приговоренных эвакуировали из города и переправили на базу, где, ничего не объясняя, разоружили. Разоружали — свои, из их же пятерок. Так приказал «Первый». Чужие в это дело вязаться не должны. Чужим с этим делом справиться было бы легче!
Пятерки, превратившиеся в четверки, построили и зачитали приказ, выкрикнув добровольцев. Командиры наблюдали за своими людьми, отмечая их реакции. Добровольцы вышли из строя. Все. В строю не осталось никого. Но кто-то выходил чуть раньше, кто-то на мгновение позже. Тех, что на мгновение позже, брали на заметку. В чем и был смысл мероприятия.
«Добровольцам» скомандовали «Направо!» и повели в тир. Повели в строгой очередности, чтобы пятерки не вступали в контакт друг с другом. Они никогда не сталкивались, они даже не знали, есть ли еще пятерки, кроме их пятерки, пока не встречались на операциях, требующих участия большого числа бойцов.
Их привели в тир и вытолкнули на середину их товарища, который в этот раз должен был стать мишенью.
Сказали, что он предатель и подлежит уничтожению, снова предложив тем, кто сомневается в своих силах, выйти из шеренги.
Никто не вышел. Все догадывались, что, выйдя отсюда, придется встать туда. Но случалось, что и выходили. Выдавая свою слабость.
Командиры раздали своим людям оружие. Но не пистолеты! На этот раз не пистолеты, на этот раз штык-ножи. Так приказал «Первый», приказал для экзекуции использовать холодное оружие.
Бойцы разобрали ножи и пошли к своему товарищу. Твердо пошли. Они привыкли подчиняться и привыкли не сомневаться.
Командиры включили видеокамеры.
Все экзекуции всегда записывались на пленку. Пленки хранились в личных делах исполнителей, на случай, если они захотят выйти из дела, повинившись перед властью. Тогда власть получит кассеты, и шансов на прощение не будет.