— Конечно, не говорили. Я вообще вас не знаю. Следователь отер пот со лба и вскрыл еще одну бутылку пива.
Повезло ему со столичным журналистом. Повезло, что он именно на него вышел. А мог бы на другого. И тогда ни пива тебе, ни всего остального…
— И что теперь будет?
— Ничего не будет — закроют дело, и все. Потерпевшего нет, родственников потерпевшего нет — никого нет, И, значит, претензий к следствию предъявлять некому.
— И что же, никто преступников искать не будет?
— Ну, может быть, формально… И то едва ли. Кому хочется вешать на себя стопроцентный глухарь? Проще переквалифицировать дело по другой статье, ну там несчастный случай или еще что, и тихо сдать в архив.
— Но, может быть, известно, кто это сделал? Хотя бы предположительно?
— Кое-какие соображения у следствия, конечна, есть… Но только это не самое интересное дело. У меня лучше есть.
— Ну почему не самое — отпиленная рука, пропажа тела из морга, глухари… Так сказать, неприкрашенные будни милицейской жизни. Читатель хочет знать не только парадную сторону. Это дело мне, пожалуй, подходит. Вы бы могли разузнать о нем подробней?
— Ну в принципе, хотя, конечно, это дело находится в производстве не у меня…
— Наша редакция будет вам очень благодарна.
«Очень благодарна» обозначало двести долларов наличными прямо здесь.
— Ну я не знаю… Может быть, лучше что-нибудь из уже расследованных дел?
— Наша редакция будет вам крайне признательна!
Крайнее признание было эквивалентно сумме в пятьсот долларов.
— Или, может быть, мне обратиться к кому-нибудь другому, кто осознает важность работы органов правопорядка с прессой…
— Ну зачем к кому-то другому? Я же тоже понимаю важность… И не отказываюсь.
— Когда вы сможете узнать детали?
— А у вас… с собой?
— Что — признание? Конечно, с собой.
Девяносто первый похлопал себя по карману.
— Просто деньги очень нужны. Мне тут дочке надо учебники купить, — застеснялся майор.
Девяносто первый вытащил из кармана, положил на столик, прикрыл салфеткой деньги. Майор заторопился.
— Я тут поспрошал наших, они говорят, что это сделал Филиппов, по кличке Харя, со своими дружками.
— Почему именно он?
— Стукачи базарят… В смысле — секретные сотрудники информируют, что в уголовной среде ходит слух, что это убийство совершил Харя… который Филиппов.
— Где его можно найти?
— Кого? Филиппова? Зачем найти?
— Интервью взять. Как он докатился до жизни такой. У нас это называется — журналистское расследование.
— Так у вас тоже…
— Тоже.
— Но я не знаю, где он может быть.
— Постарайтесь узнать. И постарайтесь узнать фамилию следователя, который ведет дело. Тогда наша редакция будет благодарна вам безмерно.
«Безмерно благодарна» было тысячью долларов.
— Безмерно и еще раз безмерно благодарна… Итого…
Чистильщики подтягивались к дому с четырех сторон. Они обкладывали его, как свора гончих поднятого из берлоги медведя, — справа, слева, сзади… Они перекрывали все возможные и невозможные пути отхода.
Серые в предрассветном сумраке фигуры придвинулись к окнам, кому-то подставили плечи, он вытянулся, уцепился за карниз, подтянулся на руках, забросил ногу, вполз на крышу. Минуту повозился, отдирая от стропил лист черепицы, нырнул внутрь, на чердак.
Три десять ночи. Пора.
— Двое со мной! — показал командир два пальца.
Крадучись, на носках, подошли к входной двери, сунули в щель тонкий нож, нащупали, приподняли крючок, ступили в сени. Прикрыв ладонями, включили фонарик, чуть развели пальцы, пропуская узкие лучики света.
Дверь.
Снова попытались сунуть внутрь нож, но он не лез. Нашли в сенях топор, тихо, медленными толчками засунули за косяк, замерли, глядя на часы.
И все — во дворе, на подходах к дому и на чердаке — замерли, уставившись на секундную стрелку.
Три двадцать! Разом!..
Навалились на топор, дернули за дверную ручку.
Одновременно с улицы, ударив ногой под шпингалеты, вышибли створки на двух окнах. Кто-то быстро присел возле стены, уперевшись в землю коленями и руками, ему на спину, один за другим, с ходу вспрыгнули несколько человек, оттолкнувшись, рыбкой нырнули в темноту дома, перекувыркнулись через головы, раскатились в стороны.
— Че это? Кто это? — недовольно спросили сонные голоса.
Все, кто оставался снаружи дома, мгновенно прикрыли ставни, чтобы заглушить возможные крики и выстрелы.
Но все обошлось тихо.
— Это ты, что ли. Харя?
По комнате заметались лучи мощных фонариков. Они светили прямо в лица, в глаза, слепя, парализуя волю.
— Это, блин, кто?!
Короткий, из темноты в освещенное лицо, удар. Брызнувшая во все стороны кровь, тихий, со свирепым присвистом голос:
— Молчать! Всем лечь на пол!
Кто-то, кажется Ноздря, потянулся под подушку за шпалером. Но на него обрушился жесткий, как кирпич, кулак. Ноздря дернулся и осел на пол.
— Я сказал — всем на пол!
Бандиты поползли на пол, привычно задирая руки на затылки.
— Менты поганые, — прошипел кто-то.
Но бандитам не повезло, потому что это были не менты. Вспыхнул свет, высветив распростертые на полу тела и людей в масках.
— Где остальные? Где остальные, я спрашиваю!
Жесткий рант ботинка впечатался в ближайшие ребра.
— А! Ой! Больно!
— Где остальные?
— Все здесь! Все!
Чистильщики быстро разбежались по дому, переворачивая все вверх дном. Под одной из коек нашли кейс. Тот самый кейс!
— Куда дели трубки?
— Какие трубки? Мы не знаем ни про какие трубки! — затараторил Ноздря.
— Где трубки, падла, — перешли незнакомцы в масках на привычный бандитам язык. — Будете молчать — пришьем всех…
И, подверждая серьезность своих намерений, прошлись каблуками по спинам, так, что кости захрустели.
— Где телефоны?
— Это он, он продавал, мы не знаем! — захныкали бандиты, кивая на Ноздрю.
Того подняли, встряхнули и уронили на стул.
— Где трубки?
— Я не — договорить Ноздря не успел, кулак впечатался ему в нос, сломав хрящ. По его губам, по подбородку густо потекла кровь.