А то, что вы скажете, я запишу вот на этот диктофон.
Или не запишу. Если вы согласитесь дать показания добровольно, без посторонних, в ягодицу, вливаний. Ну, что мы выберем? Очищающую исповедь или медицинское вмешательство?
— Что вас интересует?
— Кто на вас покушался?
— Те же люди, что сказали мне о существовании вашей Организации.
— Вы выполняли их указания?
— Вначале — да. Они предполагали с вашей помощью собрать компрометирующий материал на прочих, не подчиненных им руководителей государства. Лишний козырь в политике никогда не помешает. Иногда от него может зависеть весь ход игры. Особенно если его вовремя выложить на стол. А ваш козырь оказался всем козырям козырь.
— И вы решили приберечь его для себя?
— И я решил приберечь его для себя.
— В еще большие начальники потянуло?
— Только для пользы государства.
— Эту теорию я уже слышал — лучше мое дерьмо, чем чужое. Хотя народу один черт, чье дерьмо нюхать. Все одно — не одеколон.
Петр Савельевич пожал плечами.
— В общем, кому-то ваша двойная игра не понравилась и вас предупредили? Пятью пулями в корпус.
— Примерно так.
— А что же не убили?
— Не знаю. Возможно, из-за опаски разглашения компромата в случае моей смерти. Я тоже подстраховался. На подобный непредвиденный случай.
— Как вы приручили моего начальника?
— Я его не приручал. Он ничего не знал. Он выполнял приказ.
— Чей?
— Тех людей, которые знали о вашей Организации.
— Где он сейчас?
— Его нет. Он умер.
— Когда, где, при каких обстоятельствах?
— Еще тогда. На отвлекающей внимание вилле. Он застрелился, когда понял, что объект отстоять не удастся.
— Кто-нибудь еще погиб?
— Нет. Только он. Он сам отдал приказ о прекращении сопротивления. И покончил с собой.
Это было похоже на правду. Работники Конторы никогда не сопротивлялись «до последнего патрона», рискуя попасть противнику в полон. Они кончали с собой задолго до наступления этого момента, тогда, когда осознавали безвыходность ситуации. Пусть даже внешне она не была столь безысходной. Они не мечтали «продать свою жизнь подороже» или «подпустить противника поближе», с тем чтобы прихватить с собой на тот свет еще двух или трех врагов. Они спешно «стирали» информацию. Ту, которая была заключена в их головах. Стирали, не жалея голов. Это было много важнее, чем прикончить еще нескольких наседающих на тебя исполнителей. Конторские не были солдатами, они были разведчиками и действовали так, как их учили. Так, как было наиболее целесообразно в данный конкретный момент. И тем наносили гораздо больший урон противнику, чем убив одного-двух нападающих на него рядовых бойцов.
Шеф ушел, так и не отдав тайну виллы. Шеф победил.
Но проиграл, доверив ее Большому Начальнику.
— Кто были нападающие?
— Неизвестно. Но, вероятнее всего, какое-то подразделение Безопасности. А теперь можно задать встречный вопрос вам?
— Валяйте.
— Что вы собираетесь делать с имеющимся у вас материалом?
— Использовать по назначению.
— Каким образом?
— Еще не знаю.
— Разрешите дать вам добрый совет. Как человеку, не искушенному в политических интригах.
Не отдавайте добытый вами компромат никому. Никому! Сколь бы обаятельным и убедительным ни показался вам просящий. Какие бы аргументы он ни выдвигал и чем бы ни клялся. Вас все равно обманут.
Эти сведения используют не так, как вы хотите. Их используют во вред. Всем! Это та атомная бомба, которая не умеет крутить турбины электростанций. Она направлена только и исключительно на разрушение.
Уничтожьте все сведения. Сожгите их в печке и развейте пепел по ветру. И вы лишите оружия людей, которые пытаются им завладеть.
Или действуйте сами. Только сами. Не передоверяя это право никому.
— В каком смысле — действуйте?
— В самом прямом. У вас есть голова на плечах. И есть оружие. Огромной убойной силы. Значит, у вас есть возможности для борьбы. Только не повторяйте моей ошибки — не размахивайте кулаками попусту. Бейте!
— А если не то и не другое? Если не бить, но и не развеивать по ветру?
— Тогда вас вычислят — и уничтожат. Чего бы им это ни стоило. Всю страну переворошат, а вычислят. Свою смерть и смерть еще многих и многих других людей и несчастья еще гораздо большего количества людей вы носите с собой. Как ящик Пандоры. Пока этот ящик при вас — вас не оставят в покое. Вы обречены.
Если вы попытаетесь устраниться — вас убьют. Если вы уничтожите материал — вас тоже убьют. Если вы отдадите материал — вас тем более убьют. Если вы ввяжетесь в борьбу — вас все равно убьют. Вас убьют в любом случае, но в последнем — хотя бы в драке. Хотя бы с пользой для дела.
— Без всякой надежды на спасение?
— Без надежды!
Я вышел из палаты, зашел в туалет, переоделся в сантехническую робу, спустился в подвал, переоделся еще раз и вышел на улицу.
Я узнал, что хотел. Я узнал даже больше, чем хотел. Но легче мне не стало. Мне стало тяжелей.
Наверное, в чем-то бывший, разжалованный в рядовые пациенты, руководитель был прав. Жизни мне ни с этими документами, ни без них — нет. Я мешаю этими документами всем и одновременно всех, словно красной тряпкой стадо быков, привлекаю к себе… теми же самыми документами. Замкнутый круг. Превращающийся в петлю, затягивающуюся на моем горле.
Здесь бывший Большой Начальник не ошибся. Здесь он попал в точку.
Но, наверное, более всего он прав в том, что если все равно суждено умереть, то лучше всего умереть в драке, чем в ожидании смерти.
Значит, в бой?
А почему бы и нет? Я очень долго собирал камни. Только собирал и собирал. Не пришло ли время разбрасывать их? Прицельно! Так, чтобы ни один не ушел в «молоко». Так, чтобы каждый нашел достойную цель!
Не пора ли?
Пора!
На следующий день один из пациентов правительственного этажа больницы скончался. От пяти огнестрельных, полученных в мягкие ткани и не угрожавших его здоровью ран.
В последующем информационном сообщении и в некрологе было указано, что причиной смерти явился приступ сердечной недостаточности…
Легко сказать — начать атаку. Это только в пехоте все просто и однозначно — примкнул штык к винтовке, вскочил на бруствер окопа и побежал навстречу противнику. И упал, получив пулеметную очередь в грудь. Или добежал — и победил.