На билеты ушли почти все деньги. Но это Ревизора беспокоило мало. Деньги — дело наживное. Беспокоило его полное отсутствие спецтехники — «жучков», миниатюрных фото- и видео-камер, оружия и тому подобной околошпионской атрибутики. Обычно все требуемое он получал через спецкурьера или на месте. А теперь… Теперь Резидент, исполняющий функции Ревизора, уезжал на задание что называется голым!..
Потому что где-то в высоких кабинетах, вернее, в самом высоком кабинете, вдруг опять приостановили субсидирование Организации…
— Вы чай будете?
— Буду…
И все равно задание он выполнить должен был. Любой ценой. Хоть даже ценой своей жизни. Потому что таковы были правила игры — вылезь из кожи и даже из мяса, а дело сделай. Или… Или просись на незаслуженную пенсию. Со всеми вытекающими отсюда летальными последствиями. Потому что пенсионеры Конторы на этом свете не заживаются. Умирают. Унося с собой в могилу тайну существования своей Организации. В сравнении с которой жизнь человека не в счет!
— Варенье будете? Вишневое. Жена делала.
— Спасибо…
Поезд, постукивая на стыках рельсов, убегал в ночь. Сотни пассажиров, одновременно расправляя казенные простыни, укладывались спать. Сотни пассажиров возвращались домой. Или уезжали в командировки и отпуска. И только один ехал в никуда.
— Будем ложиться?
— Пожалуй…
Ночью пассажир на верхней полке почувствовал, как его повешенный в головах пиджак зашевелился. Кто-то бесцеремонно лез рукой в его внутренний карман. Где почти не было денег, но были документы.
— Ты чего? — тихо спросил проснувшийся пассажир, так как громкий скандал не входил в его планы. — Положи, что взял, на место.
— Молчи, мужик, — быстро оглянувшись по сторонам, хрипло прошептал вор. — Иначе!..
В полутьме полукружьем сверкнуло и уперлось в шею пассажира лезвие ножа.
— Тихо, дядя! Если жить хочешь!
Обезоружить вора было делом секунды. Но что делать потом? Когда весь проснувшийся вагон начнет славить героя, а милиция привлекать его в качестве потерпевшего.
— Забери деньги, оставь документы и уходи, — предложил пассажир. — Я буду молчать.
— Конечно, будешь! — с угрозой сказал вор, углубляя нож в шею.
На подушку часто закапала кровь.
— Уходи, дурак…
Вор недоуменно посмотрел на убиваемого им пассажира. Какой-то он был не такой. Ему горло режут, а он говорит «уходи»!
— Ты че, мужик?!
— Уходи! Если ты меня убьешь, я в последний момент зашумлю. Тебя увидят проснувшиеся пассажиры. И на первой же станции снимут с поезда. Уйди тихо. И тебя никто не заметит!
Вор отвел нож.
— Но если ты…
— А-а-а! — дико закричала женщина с боковой полки. — Убивают!
— Молчи! — крикнул вор и бросился к женщине. Пассажир коротко, но сильно ударил его ногой в шею. Вор захрипел и упал.
В вагоне врубили большой свет. Подбежали пассажиры из соседних купе.
— Кто это?
— Что случилось?
— Он с ножом. Вон на того мужчину. Я сама видела.
— Ой! У него мой кошелек! — воскликнула какая-то женщина, заметив высунувшийся из кармана вора кошелек.
— Он же вор!
— Бандит он, а не вор! Он того мужчину хотел убить! — напомнила женщина с боковой полки.
— Смотрите, кровь!
Подушка, матрас и столик внизу были действительно залиты кровью. Мужчина с верхней полки прижимал к шее полотенце.
— А-а! — снова закричал кто-то.
— Да все нормально! Царапина, — улыбнулся раненый мужчина.
Но полотенце на глазах пропитывалось кровью.
— Надо врача!
— И милицию!..
Раненый поднялся.
— Не надо врача. Дайте лучше замыть кровь. И одеться.
— Вот, возьмите бинт. И пластырь.
Толпа расступилась, пропуская мужчину, прихватившего с собой одежду, в туалет.
«Провал, почти провал, — подумал, пробираясь сквозь людей, Ревизор. — В самом начале пути! На ближайшей станции пригласят милиционера, и начнется. Или даже не пригласят, здесь найдут. Среди пассажиров».
Раненый Ревизор зашел в туалет.
Порез был глубокий, но не опасный. Холодная вода смыла кровь, но остановить кровотечение не смогла. Наверняка мог помочь предложенный пассажирами бинт. Но он слишком бросался бы в глаза. Был еще пластырь, но он не мог сдержать напор крови из открытой раны.
Оставалось…
Ревизор вышел из туалета.
— У вас не будет иголки с ниткой? — попросил он. — Он мне еще рубаху порвал.
Иголка нашлась.
— Спасибо.
Ревизор вновь зашел в туалет, закрыл дверь и, глядя в зеркало, оттянул кожу на краю раны, воткнул туда иголку.
— М-м!
Несколькими мелкими стежками он сблизил, соединил рану. Сделал узелок. И обрезал нитку случайным бритвенным лезвием. Заштопанную рану он промакнул полотенцем и заклеил крест-накрест длинными полосками пластыря.
Теперь рана выглядела вполне безобидно. Если под пластырь не заглядывать.
Ревизор переоделся в костюм, привел себя в порядок и приоткрыл дверь.
— Сейчас придет. Он в туалете кровь замывает, — услышал он доносящийся из вагона обрывок фразы.
Вышел в коридорчик. Закрыл дверь в туалет. И открыл в тамбур.
— Покурю, — показал он сидевшему на боковом сиденье первого купе парню.
В тамбуре никого не было. Ревизор открыл вагонную дверь. В лицо ударил тугой порыв холодного ветра. Скорость была приличная, не меньше семидесяти километров в час. Но выбирать не приходилось. Если дернуть стоп-кран, они будут знать, где он спрыгнул. А если уйти по-тихому, то они еще часа полтора не очухаются. Вначале будут стучаться в туалет, потом искать его по вагонам… За это время поезд уйдет за сто с лишним километров — попробуй его найди.
Ревизор попытался всмотреться в темноту. Но ничего не уведел, кроме стремительно набегающих столбов. В которые если угодишь…
Ослепительным светом прожектора мелькнул переезд. Поезд выехал на небольшую насыпь. Если прыгать, то теперь. На насыпях обычно нет никаких сооружений или случайных столбов. Кроме того, на пологом склоне гораздо легче гасить скорость.
Ревизор, схватившись за поручни, спустился на ступеньки и, отклонившись в сторону, захлопнул дверь.
Прыгать с поездов его учили еще в первой Учебке. Лучше всего сразу после опоры электролинии, причем там, где она совместится со стометровым столбиком.