Отсюда нам надо бояться не бомбы. И даже не шантажиста, владеющего ими на данный момент. А того, кто шантажиста и бомбы использует в своих пока неясных нам стратегических интересах. И останавливать нам надо не грузовики, а Его. В первую очередь Его.
— Каким образом?
— Самым простым. Нейтрализовав грузовики.
— Организовать новое нападение?
— Нападение, равно как захват бомб, ничего не даст. Теперь не даст. Когда они уже не могут взорваться. Когда их можно не бояться, но использовать факт их наличия в чужих руках в своих интересах. Они просто объявят террористами тех, кто остановит реальных террористов. И дальше все пойдет по накатанному сценарию. Кроме того, я уверен, нам не дадут их перехватить. Потому что их путь отслеживают.
Единственная возможность остановить бомбы — это уговорить отказаться от теракта террористов. Сделать так, чтобы они бросили бомбы по дороге. И мгновенно разбежались в разные стороны. Тогда это будет лишь факт разгильдяйства военных, который можно использовать только против военных. И который не может быть весомой причиной для введения чрезвычайного положения или отставки существующего правительства.
Нам надо уговорить террористов отказаться от своих планов.
— Каким образом?
— Ты с ними работал. Тебе виднее…
— Мне нужен телефон Мозги! Его мобильный телефон.
— Откуда я могу знать…
— Мне нужен телефон Мозги! Или я доведу до его сведения все известные мне факты ваших взаимоотношений с правоохранительными органами. И данные вами признательные показания. На его противозаконную деятельность данные.
— Я не стучал в органы!
— Ты стучал мне, представителю всемилостивейшего семи озер, песка и скважин шаха. А он, то есть я, является работником правоохранительных органов.
— О-ё!!!
— Думай. У тебя одна минута. Через минуту я прерываю связь. И нахожу более понятливого клиента, которому передаю содержание и записи всех наших разговоров в обмен на необходимый мне телефон.
— Не надо!
— Пятьдесят секунд!
— Не надо! Он меня убьет!..
— Сорок!
— Ну, я прошу вас. Я верну все деньги. Я дам показания по кому-нибудь другому…
— Тридцать!
— Но вы гарантируете, что он не узнает, кто навел на его номер?
— Гарантирую. Двадцать. Но еще вернее гарантирую, что он узнает обо всем, если я не узнаю номера телефона. Десять…
— Хорошо. Записывайте…
— Ну?
— Вы меня не знаете. Но я прошу меня выслушать.
— Зачем мне тебя слушать, если я тебя не знаю?
— Вы меня не знаете, но я знаю о характере перевозимого двумя «КамАЗами» груза, имеющего радиоактивную начинку.
— Кто ты такой?
— Доброжелатель.
— Что ты хочешь?
— Предупредить об опасности. Вас хотят подставить.
— Кто?
— Тот, кто выпустил машины на маршрут. Он распорядился обезвредить «груз». Ваши действия будут только ширмой. Только ширмой, прикрывающей чужие интересы. Вы проиграете. При этом раскладе могут выиграть только они.
— А почему я тебе должен верить?
— Потому что машины выпустили из части! Они выпустили машины, которые были у них в руках! Это лучшее доказательство двойной игры.
— Что ты мне хочешь предложить?
— Немедленно бросить «груз». И бросить машины. Это единственная возможность не подставиться. Если вы этого не сделаете, вы станете стрелочником.
— Это мы еще посмотрим…
— Я очень рекомендую воспользоваться нашим советом…
— Мне не нужны чужие советы. У меня своя голова на плечах имеется.
— И все же представьте, что может произойти, если вы…
— Да пошел ты! Советчик долбаный…
И сразу гудки.
Гудки.
Гудки.
Гудки…
— Он ничего не понял. Или он знает что-то такое, что не знаем мы, — сказал Резидент.
— Понять — понял. Не мог не понять. Не дурак. Но воспользоваться нашим предложением почему-то не захотел. Почему? Почему он отверг единственный, обещающий ему спасение выход из в общем-то безнадежного положения?
— По всей видимости, он не считает его безнадежным.
— Почему? Почему он продолжает путь, который уже лишен смысла? Который никуда не ведет.
— Может, он от отчаяния просто закусил удила?
— Вряд ли. Для человека, не ведающего, что творит, он говорил слишком уверенно. И слишком спокойно. Что позволяет ему сохранять спокойствие в практически матовой ситуации?
— Может, он действует в сговоре с кем-то из верхов? И именно на его сигнал последовала столь быстрая реакция. И машины были освобождены? Тогда все встает на свои места.
— А если предположить худшее?
— Что может быть хуже прямого сговора преступного авторитета с верховной властью!
— Двойное дно.
— В каком смысле?
— В смысле как в фокусах. Зрителям показывают одно, а во втором дне придерживают совсем другое.
— Липовые бомбы?
— Точно! Например, если предположить, что эти бомбы — не главные бомбы… Что это вообще не бомбы, а лишь отвлекающие на себя всеобщее внимание болванки. А сами бомбы…
— А сами бомбы заложены под намеченные для взрыва города. Уже заложены! Заранее заложены!
— Тогда совершенно понятны его уверенность и его маниакальное стремление продолжить движение колонны любой ценой. Эта колонна никуда ничего не везет. Это фальшивая колонна! Что, если так?
Вторая гипотеза звучала гораздо более фантастично, чем первая. Но несла в себе большую угрозу. И значит, следуя логике, прорабатывать следовало в первую очередь ее. И верить в первую очередь в нее. Из двух опасностей разведчики всегда выбирают наибольшую. Пусть даже она менее явная. Потому что, когда она подрастет в размерах, спасаться уже будет поздно.
Итак, если предположить, что главный террорист, не веря в возможность беспрепятственного и тайного провоза атомных изделий через страну, заранее или в параллельно отвлекающей колонне доставил их к месту назначения, то, выходит, его шантаж может состояться. В самое ближайшее время. И может иметь самые печальные последствия. Потому что его шантажа не примут! Тот, кто распорядился выпустить машины из воинской части, уверен, что бомбы взорваться не могут! И будет идти на обострение ситуации. И не будет идти на уступки. Потому что идти на уступки владельцу металлоломных болванок глупо. Единственное, что сможет убедить его в серьезности намерений шантажиста, — это взрыв! И, значит, взрыв становится неизбежен. Стопроцентно неизбежен. В отличие от просто шантажа. От шантажа, не имеющего двойного дна!